Выбор - [49]

Как сказочно, как одуряюще все это пахло и кружило голову!

Пять лет Даниил вкушал лишь скудную монастырскую пищу, а частенько, по обетам и послушанию, голодал днями и по нескольку дней и вообще никогда в жизни не ел и даже не видал таких вкусных кушаний, как на этом столе, и потому очень осторожно и опасливо попробовал теперь помаленечку одного, другого, не забывая при этом отвечать на вопросы, которые ему задавали хмельные соседи, и все время не упускать из виду Государя, тоже разговаривавшего с сидевшими во главе большого стола.

И вдруг как въяве вспомнил свои мучительные отроческие видения, когда все время хотелось наесться досыта и вкусно и видел во сне именно такое изобилие. И сильно возрадовался, и положил себе целого розового рябчика и кусок белужьего тельного. Но кто-то налил ему изрядную чарку сладкого вареного меда - и чокнулся. А следом налили еще какого-то питья и потянулись чокаться - как он мог отказаться? А потом государь предложил выпить за то, чтобы Господь вновь поставил на ноги игумена Иосифа и дал еще много лет жизни. И опять велел поднести Даниилу большой кубок, и, пригубив его, тот увидел, что и великий князь, и все остальные зело внимательно наблюдают за ним, как он его осушит, и догадался, что его нарочно подпаивают. Но зачем? И главное - сам Его Величие! Но в этом кубке, к счастью, было уже не то огненное пойло - помягче, подушистей, и Даниил выпил его до конца намного легче и благодарно поклонился великому князю за подношение. А тот уже глядел на него с превеликим любопытством. И все остальные так же таращились, переглядывались и даже многозначительно вытягивали хмельные, раскрасневшиеся лица. Даниил оторвал хрустящую ногу розового рябчика, жадно впился в нее зубами. Государь, немного помолчав, заинтересованно спросил:

- Ты не хмелеешь, что ли?

- Не знаю, - сказал Даниил.

- Как не знаешь? Как?

- Никогда не пил.

- Первый раз, что ли?!

- Да... Не-а, однажды глоток глотнул отроком, на Оке было, давно. Не понравилось. А у Иосифа нельзя - запрещено.

- Выходит, ты нарушил!

- Так ты же велел, какое же это нарушение, когда ты велел?

Государь довольно улыбался.

- Нисколько, что ль, не берет?

- Не-а, маленько голова плывет, да жар по телу приятный, да есть шибко захотелось - дозволь!

- Ешь! - И ко всем остальным: - Видали? Видали каков? После первого, ставленного-то, все всегда с копыт, а он... И какие слова сказал! Ну-ка, иди сюда, садись поближе. Поближе!

* * *

На следующий день охота была псовая на зайцев и лис. Отъезжали в дальние поля, вернулись незадолго перед закатом, так что трапезничали отдельно, накоротке - не по-вчерашнему.

А один князь, постельничий боярин и дьяк вовсе никуда не ездили, лечились поутру похмельем - блюдом, о котором Даниил прежде только слышал, но видел тоже впервые: ломтики холодной баранины были перемешаны с мелко искрошенными солеными огурцами в огуречном рассоле с добавлением уксуса и перца. Страдавшие опрокидывали по стопочке, ложками хлебали это месиво, и лица их светлели, глаза счастливо блестели.

На третий день отъезжали в другую сторону с соколами, в какую-то болотистую низину, где было полно гусей, лебедей, журавлей, уток, коих тоже привезли полную гору. И хотя вернулись в полдень, государь снова изволил обедать в своем шатре, потом почивал, потом из Москвы прибыл гонец с какими-то вестями и грамотами, у государя собирались его ближние бояре, а в становище еще поутру пришли просителями пятеро окрестных бедных дворян, ждали его целый день, и он выслушал их возле шатра лишь под вечер, когда солнце уже вызолотило верхушки сосен, а по низам копились синева и прохлада. Дал четырем по рублю, а одному рабочего коня.

Но и в этот день, и накануне призывал к себе Даниила и говаривал с ним наедине. Накануне в шатре, где по позднему времени уже горели две свечи, а он полулежал на походном ковровом топчане. Угостил холодным, прямо из погребца со льдом, вишневым квасом, засахаренными ломтиками дыни и грушами. Спрашивал, своими ли словами рек он в застолье о божественности царей и есть ли у отцов церкви и пророков какая особая об этом книга или сказание, или игумен Иосиф сам это вывел из многих слов о царствующих из Евангелия и других священных писаний?

- Жаль! Жаль, я думал, можно почитать особую книгу. Перевесть на русский.

А в этот вечер, отпустив просителей, повел Даниила под сосны к краю бора, за которым в широкой ложбине петляла узкая речушка в камышах и сильно сладко пахучей осоке. Пока вышагивали по пружинистой, скользкой хвое и духовитой, высокой траве, над речушкой, над камышами и осокой заслоился легкий туман, оттуда потянуло сыростью и еще сильней запахло сладкой осокой.

Спрашивал, откуда, из каких мест сам Даниил, и он, как и при поступлении в монастырь, опять соврал, что не знает, что сирота. Спрашивал, есть ли в обители недовольные строгостями неистового игумена и знает ли он, Даниил, как когда-то тот по своему жестокосердию даже не повидался с родной матерью, инокинею, которая перед смертью пришла к его монастырю попрощаться, а он дотоле не велел пускать в его стены женский пол- и ее тоже не впустил, убоявшись, что вдруг помрет в мужской обители, и сам к уже еле волочившей ноги старухе не вышел.