Выбор - [48]

На охоту с ним прибыло более ста человек, а лошадей более двухсот, обоз за стенами монастыря остановился необозримый, в котором чего только не было, включая накрытые черными легкими бумазеями клетки с соколами и своры неумолчно тявкающих, повизгивающих, поскуливающих, лающих борзых, гончих и легавых на длинных сворках.

"Вот уж величие так величие! Истинное!" - восхищался Даниил государем.

* * *

А на другой день после полудня уже трапезничал с ним и самыми близкими ему людьми на просторной поляне древнего сухого бора на пологой горе, где было устроено временное охотничье становище: кругом впритык друг к другу стояли возки и телеги, внутри этого кольца разноцветные шатры, за кольцом в низинке дымила поварня, а перед шатрами под высоченными соснами поставлены продолговатый стол и буквой "Т" к нему отдельно стол поменьше, оба покрытые тяжелыми парчовыми скатертями, поменьше - желтой, побольше - зеленой. А над ними был натянут привязанный к соснам большой сине-красный полосатый парусиновый навес. Великий князь еще до рассвета ушел со своими стрелками и ловчими в глубь бора бить и ловить тенетами рябчиков и куропаток, которых тут была тьма тьмущая. До полудня целую гору их добыли. Потом великий князь мылся, переодевался, маленько отдыхал и вот - трапезничал.

Даниила-то позвали не сразу, а когда там уже не единожды выпили и ели. И он страшно удивился, что его, простого чернеца, позвали, позвал он сам и указал, чтоб он сел в конец продолговатого стола, за которым сидели его близкие люди: два князя, бояре, набольший воевода и личный дьяк - тоже все заядлые охотники, сопровождавшие его в таких поездках. Вместе с великим князем их было десять, Даниил одиннадцатый, и только много позже он узнал, для чего его тогда позвали и усадили с собой в конец стола. Тогда же лишь тревожно-торопливо пытался сообразить: не потому же, что Иосиф вчера при нем, при государе, велел Даниилу сопровождать его и на охоте - "вдруг нужа какая случится в таком пособнике", - не по чину честь-то! Не по чину!

Сам же великий князь сидел за столом малым, отдельным, и за его спиной все время стоял, маячил, бесшумно исчезал и появлялся его походный кравчий молодой, худощавый, чернобородый, черноволосый, которому из поварни приносили все новые и новые кушанья в разных посудинах и новые кувшины и корчаги с разным питьем, и он быстро и ловко клал что-нибудь понемногу на серебряные тарелки, стоявшие перед государем, или только спрашивал, будет ли тот что-то, и не клал и, так же спрашивая, наполнял или не наполнял разным питьем стоявшие перед ним две серебряные чарки и два кубка. А после государя, все приносимое шло на их стол и долго тут стояло. А у него мгновенно убиралось.

- Ну, молодой отче, выпей за мое здоровье! За мое здоровье! И за удачную охоту!

И прикоснулся кончиком указательного пальца к большому кубку, который тут же был подхвачен ловким кравчим, принесен и передан прямо в руки поднявшемуся Даниилу. Он был полный и тяжелый, этот кубок!

- Дозволь мне, великий государь, прежде всего величать тебя Величием! Все свершалось так неожиданно и быстро, что никакой заготовленной речи у Даниила, конечно, не было, и он говорил то, что шло сейчас на ум. - Ибо величие есть суть твоя, плоть и кровь твои суть великие, ибо место царское, как всем ведомо, есть место Господне, Божье, и токмо Он один определяет, кого поставить в свое место, кто Его наместник и повелитель человеков на земле, кому Он поручает властвовать Его волею. И ведомо тебе или не ведомо не знаю, но святые отцы, отцы церкви уже давным-давно исследовали досконально, что прирожденные государи лишь обличьем, плотью своею подобны людям - это чтобы удобней, проще было властвовать, - а сущностью, сутью своей - божественны. А стало быть, и служить и поклоняться вам человеки должны так, как самому Господу, и славить и величать только Твое Величие или Твое Величество!

И выпил до дна весь кубок - и не мог вздохнуть: показалось, что кончается, что проглотил, наполнил всего себя полыхающим огнем, еще мгновение - и сгорит!

Жуть была немыслимая, невыносимая, жуткая-жуткая!

Однако, ошалело глотая воздух, все же раздышался, помраченная было голова стала проясняться, увидел даже, что государь доволен им, улыбнулся, хотя чуть прищуренные, острые глаза его так и остались непроницаемыми и было непонятно, знал ли он о таких писаниях-утверждениях Иосифа раньше или услышал впервые.

Зато удивленно-завистливо поглядывали на него все остальные и многозначительно переглядывались: каков, мол, хват чернец-то, каково красно вывел! И потянулись к нему, дружески разулыбавшись, чокаться налитыми достаканами и чарками. Некоторых хмель уже забирал.

- Ты закуси, отче, - сказал кто-то.

А на столе в разнообразных серебряных, оловянных, медных и иных красивых посудинах были поутру еще летавшие рябчики в золотисто-розовых, хрустящих корочках, потому что их жарили в розовой, специально раскаленной сметане, был большущий курник - пирог, начиненный мелко рубленной курицей, яйцами и бараниной, были потроха лебединые и гусиные под медвяным взваром, было тельное из белужины, были зайцы рассольные - то есть сваренные в огуречном рассоле и под сладким сливовым взваром, была икра зернистая свежая и пряженая - взбитая с крупитчатой мукой и запаренная, были пироги с зайчатиной и бараниной, стерлядь копченая, сыр гороховый, бок бараний с кашей, уха красная двойная и уха четверная с истолченной рыбой, варенной в мешочке, и еще что-то было, не углядел даже что, и, конечно, в разных судочках, чашках, горшочках и кувшинчиках разные взвары - чесночные, шафранные, имбирные, сладкие, уксус и перец.