Выбор натуры - [6]

– Да уж есть от чего…

Перед лицом Сараева проплыла, отсвечивая сверху вниз, длинная нить паутины. В Успенском соборе ударил колокол. Резцов некоторое время молчал, потом уложил левую голень поперек скамейки и, упершись в нее рукой, повернулся к Сараеву.

– Ладно, скажу. Тут слух прошел, что к нему его революционная жена собирается приехать. Оказывается, у нее сыну уже два года, здоровый парень, Майдан Прохорович. Кстати, как тебе такая вариация на тему «сапожник без сапог»? Вот потому наш книжник на людей и бросается. Нервишки-то ни к черту. Опять же пьет много. Хорошо хоть работа на свежем воздухе.

– Ты постарался? – спросил Сараев.

– А какая разница? Все тайное становится явным. А уж как и через кого – дело десятое.

Далее Резцов без экивоков рассказал о том, как он отыскал некую Одарку, и об их переписке. Речь у него была и так быстрая, а тут, видно, стараясь успеть к приходу заказчиков, он заговорил еще быстрей, перескакивая с одного на другое, и Сараев едва его понимал.

– Вот, со дня на день ждем. Встретимся, поговорим. Сначала она мне подробно расскажет за бутылочкой про их романтические приключения, а потом я поведу ее к нему в чертоги… – закончил Резцов.

– Не понимаю я этой вашей лютости. Вы так до смертоубийства довраждуетесь, – сказал Сараев.

Резцов хмыкнул.

– Лютости?.. Ну, какая же это лютость? Это пока так, водевиль. Лютость будет немного позже, когда я его, суку, в асфальт вколочу по макушку. По самую, самую шляпку! Заподлицо!

На последних словах Резцов так резко и сильно ударил два раза кулаком по фанерной столешнице, что Сараев испуганно схватился за чашки, а собранные орехи посыпались на землю. В эту секунду во дворе появились ожидаемые гости. Резцов вскочил и, потирая ребро ладони, пошел им навстречу. Сараеву же ничего не оставалось, как стушеваться.

Только на улице он вспомнил, что шел к Резцову за деньгами, и от досады выругался. К тому же получилось так, будто он приходил с единственной целью пожаловаться на Прохора, чего он никогда бы не стал делать. Что и говорить, на редкость дурной выдался денек. Может быть поэтому, увидев у себя в переулке стоявший у «Виктории» джип таможенника Демида, Сараев неожиданно для себя обрадовался. Впервые за всё время их знакомства.

 

 

V

Таможенник

Демид сидел в подвале и, как всегда, когда он был во хмелю, с застенчивой и плутоватой улыбкой глядел по сторонам. Сегодня на нем был синий служебный мундир.

«И все-таки, до чего ж странный человек!» – лишний раз подивился Сараев, особо при этом отметив неизменно свежий цвет лица таможенника.

– Вы в конец света в двенадцатом году верите? – спросил Демид, проводя ладонью по деревянной панели над столом и внимательно вглядываясь то ли в ладонь, то ли в фактуру дерева.

Сараев пожал плечами.

– Чем-то расстроены? – поинтересовался таможенник.

Сараев откровенно рассказал о своих материальных затруднениях. Демид выложил перед ним две стодолларовые купюры и сказал:

– Вернете, когда сможете.

Потом он купил белого вина, и они пошли к Сараеву.

Сидевшая на веранде с журналом соседка Наташа, увидев Демида в мундире, не сводила с него глаз, пока они поднимались по лестнице и шли до двери.

У Сараева Демид был второй раз, но с тем же любопытством, что и в первый, прошелся по комнате, заглянул в спальню, вышел на балкон и в конце концов остановился напротив отделанного карельской березой комода со стоявшим на нем «Телефункеном»; нежно пройдясь ладонью по крышке приемника, снял с неё бронзовый бюст.

– Странно: Чехов, и без пенсне.

– Это Дзержинский, – сказал Сараев. – Купил на Староконном, орехи колоть.

Он сходил на кухню и принес стаканы.

– Мне что-то расхотелось пить вино, – вдруг заявил Демид.

Сараев поднял на него вопросительный взгляд.

– А что это за девица на веранде?

– Наташа. Соседка. Она немножко того, – Сараев постучал пальцем по лбу.

– Я воспользуюсь, если не возражаете… – сказал Демид и вышел.

В середине минувшей весны, сырым черным вечером этот странный человек остановил Сараева возле филармонии. Лицо было знакомое: однажды они столкнулись в дверях у Миши Сименса – реставратора и торговца трофейными немецкими приемниками. В этот раз, нагнав Сараева, Демид протянул ему руку со словами: «Здравствуйте. Можно с вами познакомиться?» Хорошо выбритый, прилично одетый, слегка выпивший. Сараев пожал мягкую ладонь, и они представились друг другу. «А могу я вас сразу попросить об одолжении?» – сказал, смущенно улыбаясь, новый знакомый. Человек в затруднительном положении, почему бы не помочь, подумал Сараев и согласился. Тогда Демид предложил ему кое-куда подъехать, недалеко. Это Сараеву понравилось уже меньше, но застенчивая благожелательность и мольба в глазах просителя обезоруживали. На попытки Сараева узнать, куда и зачем, Демид уклончиво отвечал: «Не бойтесь, все в порядке! Для вас это тоже будет приятным сюрпризом, увидите…» Сараев и мысли не мог допустить, что причиной была какая-то его известность, но кроме как связать просьбу со своим режиссерским прошлым, ему ничего не могло прийти в голову. Он согласился. Демид поймал такси и привез его в Мукачевский переулок, где они вошли в один из больших новых домов; поднялись на седьмой, кажется, этаж. Открыла им женщина, которую Сараев успел увидеть только со спины – так быстро она исчезла. До слуха Сараева донеслись недовольные нотки, но Демида это ничуть не смутило. Он быстро провел Сараева по коридору просторной, со вкусом отделанной и, судя по всему, небедной квартиры, и они вошли в большой уютный кабинет с камином, книгой на пюпитре возле окна и негромко звучавшей музыкой. Навстречу им с дивана поднялся худощавый, средних лет человек болезненного вида, назвавшийся Алексеем, и который, по мнению Демида, был как две капли воды похож на Андрея Сараева. В этом, собственно, и заключался смысл визита. Ни хозяин, ни гость восторгов Демида не разделили, да и особой похожести, сколько он их не науськивал друг на друга, не обнаружили – так, некоторое сходство. Они поглядели друг на друга, смущенно поулыбались, перекинулись несколькими фразами, и Сараев откланялся. Еще тогда во всём этом предприятии ему почудилась какая-то темная изнанка. Месяца два спустя он столкнулся лицом к лицу с Демидом на Итальянском бульваре, и тот потащил его в ресторан в Отраде, где, едва сдерживая слезы, сообщил о недавней кончине друга Алексея. Сараев вспомнил тусклую улыбку названного близнеца, то, как он сидел на краешке дивана, втиснув сложенные ладони между коленями, и его вдруг осенило: а ведь сходством, так поразившим Демида, Алексея наверняка наделила его смертельная болезнь. И, вероятно, уже на последней стадии. Но тогда каково же было ему, умирающему, видеть радостное возбуждение товарища и невольно участвовать в его странной и даже кощунственной затее!.. После вечера в Отраде Демид стал время от времени навещать Сараева, и как-то раз привез ему кое-что из вещей покойного Алексея: два костюма, несколько рубашек, легкие летние туфли и кашемировое пальто – всё новое, по уверению Демида, ни разу не надеванное. У Сараева и без того после их встреч оставалось неприятное ощущение, что ему отведена роль замены, а тут он даже растерялся, но отказаться от подарка не решился.