Выбор и путь. Заметки о современной прозе - [3]

Ну ладно, сегодня Мадис мечется по съемочной площадке, и ему просто некогда сосредоточиваться на своих глубинных «да» и «нет», на нравственных мотивах своего поведения. А может, в прошлом героя, где есть столь привычная для прозы Э. Вете­маа ситуация выбора, где рассказывается о решительной смене Мадисом Картулем жизненных вех, может, там обнаружится иной повествовательный механизм?

Поскольку прошлое для Мадиса «жевано-пережевано», оно дается в повести весьма и весьма эскизно. То, как ответственный хозяйственный работник киностудии почув­ствовал безудержную тягу к кино, как «со­лидный человек» пошел на выучку к мон­тажникам, катастрофически теряя уважение вахтеров и коллег, как сбегал он по ночам на студию, в монтажную, а жена Сальме, само собой, увидела в этом любовную ин­трижку, как таллинские ребята приняли изрядно потрепанного Картуля за ночного сторожа,— все это изложено вполне в стиле иронического повествования. И занимает все это страницы две-три, где уж тут появиться мотивировкам, объяснениям, раскрытию психологии героя в решительный момент своего бытия. Такое впечатление, что Э. Ве­темаа, взяв классическую для себя, автора «маленьких романов», ситуацию жесткого выбора, на ходу потерял к ней интерес. Обозначена она, и довольно. Обозначена в духе добродушно-пародийном: есть в ней, видимо, для автора какая-то внутренняя исчерпанность.

Резкая эволюция Мадиса имела свои ос­нования и свои объяснения. И опять-таки они даны тезисно, до предела лапидарно. С некоторых пор его «стало преследовать не­кое чувство остановки, некое чувство стоя­чей воды». Размеренная жизнь хозяйствен­ника оказалась не по нему. «Благоденствие было не по его беспокойному нраву». Он искал соратников и единоверцев, искал себя, прежнего бойца эстонского стрелко­вого корпуса, искал по-былому ясные цели борьбы, требовавшие предельного напряже­ния сил. Как раз во время встречи бывших фронтовиков, разнеженно пивших пиво в сауне, Мадис, глядя на человека, который когда-то вытащил его, раненого, из-под огня, беспощадно подумал: «А что же с тех пор изменилось? И неужели же мы способны на высокие душевные порывы только в ми­нуты смертельной опасности?»

Еще один эскиз душевного состояния человека, оказавшегося в конце концов способного к подлинному душевному поры­ву. Обозначены причины, обозначены пунк­тирно, потому что повествование сосредото­чено вокруг следствий.

Всему в жизни есть свое место, у каждо­го явления свой масштаб. Пока Мадис Картуль, поджав ноги в рваных носках, сидел в студийной монтажной и лихорадочно ис­кал свое призвание, огромный окружающий мир решал свои бесчисленные проблемы и — в этом романе, во всяком случае — не соби­рался в изумлении застывать перед нравст­венным подвигом вчерашнего обладателя внушительного кресла и солидного кабинета. И воздано было Мадису более чем умерен­но. Он стал режиссером «картофельных», научно-популярных фильмов о сельском хо­зяйстве, и только документальная картина «Хозяева» — о рецидивах частнособственни­ческих тенденций в современном крестьян­стве — принесла ему кое-какое имя.

В свои шестьдесят Мадис все еще начи­нает. Фильм о Румму Юри — дебют Картуля в игровом кино.

Всем своим строением, конструкцией, со­отношением частей роман убеждает: выбор, даже если он дался необычайно дорого и вдохновлялся высокими целями, — только начало, все самое главное, самое существен­ное происходит с человеком потом.

В самом ходе съемок, при которых мы присутствуем, еще слишком много неясного и неоформленного, чтобы можно было с уве­ренностью говорить об элементарном успе­хе. Но — «не могу иначе!». Ежедневно, еже­часно, даже не задумываясь над этим, Мадис Картуль защищает выбор, сделанный им двадцать лет назад.

Есть у Мадиса одна существенная черта. Твердо стоя на своем, умея даже в одиноч­ку, против всех отстаивать свои взгляды, он в то же время проявляет завидную чут­кость к иным точкам зрения, тянется к духовному опыту других людей. Как тот, кому больше всех в съемочной группе до­верено, он готов за все сделанное отвечать один, но его борьба, его достижения поте­ряют многое в своей ценности, если за ним не пойдут — смело и осознанно — другие.

Мадис Картуль не очень сентиментален и далеко не всегда симпатичен в обычном смысле слова. Он умеет жестко и беском­промиссно отметать то, что не нужно его работе и противоречит его целям. За манев­рами своего младшего коллеги Рейна, уме­ло, как тому кажется, осуществляющего житейскую политику «и вашим, и нашим», Мадис следит с беспощадным сарказмом. А вот в финале романа, когда после обсуж­дения отснятого материала Мадису оказана полная поддержка, его враги посрамлены, а юный Рейн просто-таки втоптан в грязь, именно Мадис протягивает Рейну руку помощи.

«И вот они уже идут вместе.

Кто знает, может быть, они и вправду сделают хороший фильм.

Кто знает, может быть, мы о них еще услышим».

Не многолетний ли и будничный, то есть многотрудный нравственный опыт Картуля научил его, что отсечь, предать суду сове­сти бывает легче, чем возродить растерян­ную, потерявшую ориентиры человеческую душу?