Выбор и путь. Заметки о современной прозе - [22]

Навсегда Кайхосро сохранил палящие воспоминания о себе самом, о том дне, ко­гда солдаты вражеского войска вырезали у него на глазах всю семью. Беда в том, что «тяжесть собственного несчастья отняла у него способность жалеть других», отняла надолго, на вечные времена. Душа его так и не оттаяла, так и не признала иных дви­жущих сил в мире, кроме насилия и зла.

От призрака убийц из далекого детства Кайхосро избавился только затем, чтобы столкнуться с новой угрозой смерти — от руки раненного им горца, возлюбленного деревенской жительницы Анны. Все нелепо в складывающейся ситуации — и поведение Кайхосро, которого все естественно счита­ют защитником женщины и ее сына, чуть ли не героем (а ему больше всего на свете хочется выйти «сухим из воды»), и брак Макабели с Анной, в котором есть взаим­ные тягостные обязательства, но нет не только тепла, но даже и взаимного распо­ложения. Ненависть к женщине, втянувшей его в эту историю,— вот и вся любовь Ма­кабели... Можно ли скрыться от себя самого даже в самой глухой деревушке?

Страх перед смертью еще можно объяс­нить, зная прошлое Кайхосро. Да и месть оскорбленного горца — не тот житейский пустяк, от которого легко отмахнуться. Только можно ли исчерпать натуру Макабе­ли, сказав о его трепете перед местью, пе­ред неизбежным для каждого человека кон­цом? Возвратясь к многостраничному пове­ствованию, увидишь, что в сознание Кай­хосро постепенно входил, утверждался в нем, расцветал глубинный страх перед жизнью во всех ее проявлениях, способ­ных хоть как-то задеть ум, душу, волю ге­роя романа.

Двухэтажный дом, построенный Кайхос­ро на удивление деревне, пропитан неист­ребимым запахом лжи и страха перед дей­ствительностью. В фундаменте этой семьи не оказалось ни капли любви. Кайхосро не­навидит Анну за то, что она причинила ему новые неприятности, ее сына Георгу за то, что тот прекрасно видит трусость бравого майора; родившийся в новом доме Петре с ненавистью относится к Георге, считая его возможным соперником с точки зрения наследства, и холодно презирает мать; с появлением внуков, Александра и Нико, стареющий Кайхосро начинает ненавидеть и их, ибо они самим своим появлением на свет и взрослением напоминают о дряхле­нии деда; внуки тоже не остаются в долгу, всячески мстя деду... Нет просвета в этом существовании сменяющих друг друга поко­лений, нет конца горю, потерям, ударам судьбы.

В двухэтажном особняке за огромным забором отсчитывают время привезенные издалека, диковинные, похожие на башню часы, но движение времени здесь — иллю­зия. Да и что может измениться, уйти впе­ред там, где задыхается все живое, где все застыло в оцепенении.

«Жизнь истекла, прошла мимо них...» Для обитателей дома окружающий мир так же загадочен, непознаваем и пугающ, как и тысячелетия назад. Не оттого ли разгово­ры о роке, преследующем семью, законо­мерно возникают на страницах романа?

Даже если и решаются обитатели дома на какие-то решительные поступки, они закан­чиваются или бессмыслицей, или трагеди­ей. Попробовали Нико с Александром вос­стать против заведенных в доме порядков (они взорвали свинью, любимицу деда) — и Александр остался без руки, попыталась внучка Кайхосро Аннета уйти из дома в поисках любимого человека, в поисках иной судьбы — и попала в руки к жестокому отупевшему насильнику.

«Бессмысленная, излишняя доброта лишь разжигает зло». «Излишняя доброта — тоже болезнь». «Это доброта твоя проклятая нас погубила...» Люди, населяющие дом Макабе­ли, или не понимают и не принимают добра, или бесконечно страдают, проявив его. Все гаснет здесь, все достойное человека пре­вращается в свою противоположность. Став инвалидом в результате своего естественно­го порыва, Александр становится и убеж­денным мизантропом, философом и певцом жизненного зла: «Уродство — это жизнь, случайно рожденная или случайно спасшая­ся; отец его — рок, и рок — его мать, оно неизбежность, непредвидимая потому толь­ко, что предвидеть его люди не хотят, по­тому, что оно их не устраивает!»

Это свободно льющееся повествование вряд ли может быть признано скрупулезным и многомерным исследованием прошлого. Эта семейная хроника несет слишком мало традиционных примет жанра: вместо чет­кой расстановки персонажей, за которыми легко угадываются социальные силы и со­циальные тенденции,— столкновение жесто­ких страстей, клубок противоречий, коре­нящаяся в подсознании людей задавлен­ность собственным существованием на земле, мрачный голос крови...

Если романист хотел убедить читателей, что уступки злу, страх перед действитель­ностью, равнодушие, неспособность к гу­манному поступку не только мало укра­шают людскую природу, но и ведут к нрав­ственной деградации человека, передава­ясь в известной степени по наследству, то такая цель, безусловно, достигнута. В ро­мане живут тревога и высокая требова­тельность к человеку. Мировоззренческая теорема может доказываться и «от про­тивного».

Это не значит, что роман однотипен и однопланов.

Да, связь романного действия с конфлик­тами и проблемами огромного окружающе­го мира, видимо, пунктирна. О реформе 1861 года сказано между прочим. О строи­тельстве железной дороги в окрестностях Уруки отрывочные сведения, не сведения — противоречивые слухи, которыми обмени­ваются урукцы. О Нико, втором внуке Кай­хосро, уехавшем в город, тоже нет внятных известий. Стал студентом, попал в террори­сты, осужден и сослан...