Выбирая свою историю. «Развилки» на пути России: от рюриковичей до олигархов - [189]

Однако копирование официальных структур оказывалось поверхностным. Даже самые масштабные восстания, как Западно-Сибирское, не имели центрального органа власти. Не удалось создать армейских формирований из крестьян, хотя проводились насильственные мобилизации. Советские карательные отряды быстро рассеивали толпы мятежников, не говоря уже о том, что сами они покидали «полки» и «армии», как только начинались полевые работы.

Официально названные «антисоветскими», эти выступления чаще всего были реакцией не на политические институты и программы, а на людей, их представлявших. Большинство крестьян выступало против конкретных местных начальников, не претендуя на большее.

«Когда разъясняешь, что обозначает Советская власть, то говорят, почему не дали собраться Учредительному собранию. Когда сделаем все доводы, то соглашаются, но более молодые, а старики говорят, худой был царь, да хлеб был, но тут приходилось вступать в долгие прения. А все-таки, говорят, хозяина нет», — рассказывали о своей работе с населением красные «агитаторы».

Для мужиков и царь, и Учредительное собрание стояли в одном ряду, как символы верховной власти; о функциях и задачах этого органа никто не знал. Надежды крестьян на то, что Учредительное собрание могло бы дать им лучшую жизнь, мало чем отличались от надежд на «доброго царя»; поэтому в сознании российских обывателей 1917–1918 гг. вполне мог умещаться лозунг: «Царь и Советы!».

Сотни приговоров волостных крестьянских сходов и резолюций Советов говорят о проблемах, на деле тревоживших крестьян: тяжкие поборы и налоги, мобилизации, конфискации лошадей, скота, телег, теплой одежды; вопросы же гражданских прав и представительной демократии селян не волновали. Воззвания повстанцев перечисляют, против чего они выступали; но будущее устройство они представляли себе весьма неясно: «дать народу спокойную жизнь», «полную власть передать самому народу», «только выборные от всего народа в этом собрании установят порядок».

«Урожай хлебов за 1918 год получился ничтожный, так как посев яровых вследствие холодной погоды происходил поздно; осенью застали заморозки. Ржи у меня было 184 снопа, ячменя 147 суслонов, выпало хлеба всего 40 пуд. Состоя на службе при Волисполкоме, осенью 1918 г. я был зачислен сочувствующим коммунистической партии и записался в число активных коммунистов, так как партийной программы мне было вовсе незнакомым, но за признание религии в декабре того года меня из партии исключили. Осенью 1918 года у меня конфисковали бесплатно хлеба 7 пуд. Весной и летом 1919 г. я отпустил по учету 4 пуда в Волисполком, и сам я добровольно раздавал за ничтожную плату местным гражданам более 60 пуд… Урожай хлеба за 1919 год у меня получалось ржи 342 снопов, выпало 32 пуд., ячменя 82 суслона, выпало 47 пуд. 1(14) ноября в Устъ-Кулом прибыли и заняли белогвардейцы, которые значительное количество коммунистов заарестовали и отправляли в Печорский край. 2(16) января 1920 года вечером белогвардейские начальники и милиция взяли меня под арест как сочувствующего коммунистической партии и советского служащего и сразу же отправили под конвоем на Печору. Многие коммунисты и арестованные в Печоре были расстреляны. 7(20) января мы прибыли в Троицко-Печорское, и заключили нас под арест с военным караулом. 15(28) января меня из-под ареста освободили. Домой прибыл 19 января. Во время нахождения под арестом в Троицка-Печорском я видел раз во-сне образ св. Николая Чудотворца, сияющий необыкновенным светом, величиной лик бога в человеческий рост…

1 марта 1920 г. красноармейцы прорвали с боем Аныбский белогвардейский фронт, белогвардейцы были выбиты, и Устъ-Кулом остался под советской властию. Я был вновь мобилизован на службу делопроизводителем Усть-Куломского волостного отдела записей актов гражданского состояния. Урожай хлебов в 1920 г. получился хороший. У меня было ржи 372 снопа, ячменя 140 суслонов. Выпало ржи 27 пуд, ячменя 67 пуд., всего 94 пуда. В конце 1920 года у меня конфисковали в счет поставки 4 пуд. хлеба и одну корову бесплатно, каковая конфискация чувствительно отразилась настроению моего семейства..» — так эпически спокойно описал всю историю Гражданской войны в далекой северной деревне крестъянин-книгописец Иван Степанович Рассыхаев: сначала урожай — затем «политика».

(Дневные записки устъ-куломского крестьянина И. С. Рассыхаева (1902–1953). М., 1997. С. 38–39).

К переменам в политике крестьянин относился примерно так же, как к природным явлениям и стихийным бедствиям. Но власть, по его мнению, должна вести себя «по-божески». Ее «неправедное» поведение включало механизм перехода от смирения к бунту. Но бунт — это не сознательное неповиновение граждан; его цель — не изменение политического режима, а демонстрация (если не самому государю или Ленину, то хотя бы губернским начальникам) справедливости своих требований. Как только бунтари убеждались, что власть сильна, происходил обратный переход: достаточно было нескольких выстрелов в воздух, и крестьяне разбегались, сдавая оружие.

Отряды «зеленых», состоявшие из дезертиров белых и красных армий, часто становились ядром крестьянских выступлений против большевиков и белогвардейцев, но об организации собственной власти «третьей силы» вряд ли задумывались — большая их часть продолжала мыслить по-крестьянски. Пожалуй, только в последних восстаниях, таких, как «антоновщина», можно заметить попытку создать «альтернативные» и, главное, действенные властные структуры. Но было поздно — в это время бунтам, едва охватывавшим одну-две губернии, уже противостояла мощная машина централизованной диктатуры. В итоге крестьянское движение завершалось действиями батек-атаманов — Куреня-«Смерти Ангела», Карася, Маруси и прочих, проникнутых духом «казацкого романтизма» (как выражаются иные национальные историки), т. е. грабивших всех без разбора.