Вяземская Голгофа - [30]

Находясь под прицелами изучающих взглядов, Тимофей и по сторонам-то не смел смотреть. Лишь краем глаза он мог заметить обычную аэродромную возню. Вот проехал бензозаправщик, вот протрюхал вестовой верхом на усталой кляче. Тимофей несколько насторожился, углядев за спинами своих пленителей мотоциклистов в форме полевого подразделения СС. Нет, сразу сбежать не удастся. Тимофей открыто рассматривал раскраску самолетов. Сверху темно-зеленая краска с черными разводами. Днище – бледно-голубого цвета. Так вот почему в стремительном полете силуэт мессера будто бы ломался, теряясь в серо-голубых оттенках небосвода. Всё дело в форме пятен!

– Что смотришь, русский? – молодой немец широко улыбался.

– Любуюсь на цвета зверя. – Тимофей сплюнул влажную гильзу под ноги немцам.

– Меня зовут Роберт, – невозмутимо продолжал молодой немецкий ас. – Это – Герман, далее Альберих, Эрнст, Йозеф Пёс. Лейтенант Пёс – технический официр. Он – старше. Мы – просто летуны. Ж-ж-ж-ж…

Роберт сделал забавный жест рукой, показывая, как самолет делает свечку. Следующим заговорил тот из немцев, которого Роберт назвал Эрнстом, тот, кто дал Тимофею огонька.

– Fragen Sie ihn, Robi, wie sein Name ist. Schauen Sie, wie viel er ehrt. Dies sollte ein Held zu sein![14]

– Мы преклоняемся перед тобой, русский! – Роберт приложил ладонь к левой стороне груди и склонил голову. – Хотим знать имя. Назовись!

– Er will nicht sagen, seltsame Tiere, diese russische. – тот, кого Роберт назвал техническим офицером – похожий на обезьяну Пёс – жевал травинку. – Die meisten von ihnen schreiend vor Schmerzen und weinte wie Makaken. Aber es ist so, wie es ist, Unentschlossenen. Lassen Sie ihn, Robert! Er wird in der Stille zu sterben. Wie dieses verrückte Mаdchen, das die Gestapo gefangen haben.[15]

– Sagen Sie ihm, – вставил рыжеусый Альберих. – Wenn Sie aufgerufen wird, beschreiben wir, wie sein Freund gestorben. Diejenigen, die Ernst klopfte![16]

– О-о-о! – юный Роберт захохотал. – Как хорош как герой русский пилот и как плох русский самолет! Твой товарищ погнался за Йозефом. Сделал свечка и завис. Самолет…

Роберт на мгновение замолк, подбирая нужное слово.

– Говно! – наконец выпалил он.

– Ja, ja[17] ишьяк ганна! – покивал Йозеф.

– Но лейтенант Пёс – пилот ас, – продолжал Роберт. – Сразил его на выходе из петли – и бах! Russian fell![18] Как его звали? Васка, Фетка, Пашка, Генька?

– Er war nicht ein Affe. Dies, tapferer Mann![19] – подтвердил Йозеф Пёс.

– Да какой ты, на хрен, пёс? Обезьяна голимая! – буркнул Тимофей. – На ветку посади, морковку в зубы – оживший портрет макаки. Угу-угу!

Тимофей, отбросив в сторону сигарету, изобразил повадку шимпанзе из московского зоопарка. Вера так любила на неё смотреть. Тимофей припомнил: ещё до отправки в Испанию они гуляли по Красной Пресне. Тогда Левушка ещё малым был. А теперь ни Левушки, ни Веры. Как же солон вкус ненависти! Ноги Тимофея внезапно подкосились. Он почувствовал гнетущую, лишающую последних сил усталость.

– Погоди, доберусь до твоих яиц. Ещё не так запрыгаешь, – прошептал Ильин.

Удар был нанесен умело. Видимо, Йозеф Пёс всерьез занимался боксом. Но Тимофею удалось устоять на ногах. Надо молчать! Надо вытерпеть всё. Надо подавить ненависть и не думать о своих. И ещё: при первой же возможности бежать. Он слушал голоса своих пленителей, не вникая в смысл произносимых фраз. Зачем? Пусть их глумление станет для него просто тявканьем беспородных псов. Пусть бдительность врага уснет – и тогда… Тогда он сбежит, а если не сможет сбежать – заберет жизни ещё нескольких врагов, прежде чем отдать Богу душу. Богу! Ах, Вера! Верочка-Верочек, как же тебя не вспоминать!

* * *

Тимофей очнулся в темноте рычащего, пропахшего кровью и гнилыми ранами закрытого кузова. Автомобиль качался на ухабах, двигался медленно. Тимофей был не один. Неподалеку дышало и маялось ещё не менее десятка узников. В зарешеченное крошечное оконце лился блеклый свет. Ильин подвигал руками. Наручники больно впивались в запястья. Он припомнил глупую стычку с пилотами люфтваффе. Кажется, его побили и заковали в наручники эти благородные господа. Из-за чего же произошла драка? Ах, да! Явился фотограф, корреспондент из фашистской газетенки. Его заставили позировать, угощали коньяком и баварской колбасой, обнимали, называли товарищем. А он, кажется, разбил фотокамеру. Глупо, конечно, но забавно. Тимофей улыбнулся. Можно было б и сплясать, если б только запястья так не болели.

– Это только тебя одного заковали, капитан, – проговорил кто-то из темноты. – Ах, хоть воды бы!

Говоривший застонал, заворочался. Стенал жалобно, протяжно, навзрыд, но ни мамку, ни санитарку не звал и в голос не вопил. И то хорошо! Хватит уже с Тимофея воплей! Наступая на распростертые тела, с немалым трудом удерживая равновесие в движущемся автомобиле, Тимофей подобрался к оконцу. Снаружи наступал вечер. Наверное, было совсем не жарко, но Тимофей с удовольствием глотнул пахнущего бензином воздуха. Он видел темнеющее небо и верхушки осеннего леса в отдалении.

– Плохо видно, – посетовал Тимофей. – Окошко высоко, а я ростом не удался.