Вячик Слонимиров и его путешествие в непонятное - [3]

* * *

На этом месте, впрочем, наступила амнезия, и как он ехал, на каком именно транспорте, каким таким хитрым маршрутом и где пересаживался, он, как ни старался, припомнить, увы, не мог. Кажется, на пересадке «Манхэттен Трансфер» он еще пил из пакета у незнакомого опустившегося субъекта что-то удивительно мерзкое, типа абсента, а вокруг смеялись какие-то гнусные хари (впрочем, не хари, вполне симпатичные лица, правда, чернокожие). Потом Вячик исполнял дикий танец на рельсах, пытаясь преградить дорогу бруклинскому экспрессу, его хватали за пальто и куда-то тащили под руки. Вырвавшись, он убежал в темноту коридоров и, каким-то образом снова сев в поезд, орал: «Следующая станция Петушки!», распугивая ночных пассажиров. Дальше была темнота. Умолкаем и мы, в наивной попытке замаскировать неизбежные москва-петушкинские ассоциации.

Итак, полуприсутствие. Пока, на всякий случай не открывая глаз, Вячик пытается оценить тяжесть своего состояния. Что и говорить, состояние типа «чудо-колокол» — голова из бронзы, упал, раскололся, встать не могу, все гудит. По десятибалльной шкале хорошие восемь с половиной баллов, т. е. ни петь, ни рисовать. Обязательное в этой ситуации обещание себе и Богу, что больше к отраве не притронется никогда, мы, что называется, оставим без комментариев. Жизнь хотя и преподнесла ему сигнальчик (как любил говорить его папа, жареный петух еще не клюнул, но уже с интересом поглядывал из-за угла), однако надо было прежде всего жить и, следовательно, выпутываться из данных конкретных обстоятельств. Он прислушался, пытаясь выяснить, рядом ли находится Коша, но из-за отсутствия звуков, шорохов или дыхания этого определить не сумел. Вполне возможно было, кстати, что он просто-напросто лежит в своей постели, прибыв на автопилоте, о чем смотри выше, в части о бесконечном милосердии Божьем.

Призвав на помощь обоняние, Вячик установил запах плесени, тлена и даже, кажется, некоторого блевонтина. Полежав еще немного и убедившись, что находится не в полицейском участке (иначе яркий свет резал бы глаза даже сквозь прикрытые веки) и не в больничной палате (тут обязательно пахло бы карболкой), он полуприоткрыл глаза, действуя по примеру одного директора варьете, в свое время также попавшего, помнится, в дикую переделку примерно в аналогичном контексте. С полуприоткрытыми глазами, чередой вычурных движений шеей и головой, притворяясь, что все еще находится в области бессознательного, Вячик состроил угол зрения поудобнее и осмотрелся. Убедившись, что находится в помещении один, он приподнялся и сел. Что за бомжовские хламиды? Вячик осмотрел заляпанный грязью и треснувший по шву макинтош, в который был одет и в котором, очевидно, ночью лежал. Спасибо, кстати, макинтошику с кашемировой теплой подкладкой, так и замерзнуть можно было, к чертям собачьим. К тому же, очевидно во сне, Вячик откуда-то нагреб и зарылся чуть не с головой в какие-то тряпки, служившие ему одновременно одеялом, подушечкой и подстилкой. Они-то и распространяли запах разложения. А наблевал или, выражаясь интеллигентным языком, «показал закуску» в уголке — это он все-таки сам.

Разбитая чашка в ведре, облезлая швабра, старый непарный башмак. Очевидно, хозяева по неряшливости или по понятным только им сентиментальным соображениям хранят тут старые вещи, давно отслужившие свой срок. Возможно, еще вчера это была просто захламленная кладовка. До свалки ей, правда, оставался один шаг, а теперь и вовсе полшага. Тряпки, разрытые Вячиком, и сам он, растерзанный и смурной, доводили картину кораблекрушения до логического завершения.

Отвратительное субботнее утро, конечно. Однако, говорят, бывает значительно хуже, когда пробуждаешься, глядь, а ты уже на небесах. Или наоборот — там, внизу. Особенно если накануне ты, несмотря на слезы жены и уговоры товарищей, решил похвастать геройством и самостоятельно повести машину и, благодаря ловкости и природной смекалке, сумел-таки добраться до рычагов и руля. Просыпаешься, а там уже поджидает тебя пара чумазых, с вилками-сковородками, и, увы, не для того, чтобы приготовить горячие сосиски в томате. Вместо этого ведут себя по-хамски, зубоскалят, плюются, обмениваются циничными шуточками в твой адрес. Вячика от этой затеи провидение, по счастью, уберегло, отвело и гибель, стало быть, отодвинуло. Однако и этой грустной радостью Вячику было не с кем поделиться.

«Как же я умудрился так нарезаться?» — в полной уже тоске и ужасе подумал он.

Судя по освещению, время дня были сумерки, однако источников естественного освещения в помещении не наблюдалось. Вячик попытался прислушаться к внутреннему естественному хронометру, но тот, казалось, вовсе размагнитился и не подавал признаков жизни. К тому же режим у Вячика в последнее время был настолько хаотический, что рассчитывать на этот самый естественный хронометр особенно не приходилось. Достать из кармана часы было выше человеческих сил.

Еще проблема. Глазки, конечно, полуприоткрыты, но толку от этого чуть. Все не в фокусе, поскольку нет очков и, кажется, не найти. Стоп, вот они, слава Богу, целехоньки. Надеваю. Нос, кажется, не задет. Что с ухом? Так и есть, ранение. Дужки невыносимо сдавливают виски. Скорее снять! Но как без них? Пристроить на манер лорнета? Вот и Коша давно советовала перейти на контактные линзы. Коша! В сердце всколыхнулась вчерашняя обида. Она сейчас, небось, отсыпается в пицункеровской, хорошо если в гостевой, а если в хозяйской спальне? А я тут парюсь, как жиган на кичмане (ему вдруг снова стало казаться, что в истории его падения, хотя и косвенно, виноваты Пицункер и Коша).