Вячеслав Тихонов - [5]
И я говорю: «А что принести-то завтра? Название рассказа?» На что Арнштам сказал: «Какое название рассказа? Нужно принести сценарий, готовый сценарий. Там должен быть сценарий фильма на двадцать минут. Как называется рассказ?» Я говорю: «От нечего делать» — «Сценарий фильма „От нечего делать“». И я всю ночь сидел и писал сценарий «От нечего делать». Я написал его к шести утра, к двенадцати принес на студию. Значит, полистал его Борис Григорьевич Кремнев, сказал: «Ну что, нормальный сценарий. Давай снимай. Только нужно обязательно заключить с тобой быстренько договор, а то деньги уйдут какие-то». И я, человек, который четыре года жил на один рубль в день, подписал договор, в котором было написано, что за написание вот этого сценария, который я ночью написал, мне заплатят полторы тысячи рублей. То есть, понимаете, один рубль в день и полторы тысячи рублей сразу. И я в ужасе опять, чуть не завалившись в обморок, подписал этот самый договор на полторы тысячи рублей. Он говорит: «Тут еще, понимаешь, какой номер: нужно получить деньги сегодня обязательно, потому что завтра их у нас спишут. Поэтому быстро беги в бухгалтерию». К концу дня я стоял вот с таким ворохом денег. И я вообще не представлял, куда можно деть полторы тысячи рублей. С моими жизненными запросами, которые сформировались за этот самый период… И я прямо с этим ворохом денег пришел в объединение. Он говорит: «Ну, давай, мы это все в газету завернем». Завернули все это в газету. И я собрался уходить в состоянии такого анабиоза, да еще и с этим ворохом денег. Они говорят: «Куда ты пошел-то?» Я говорю: «А что такое?» — «Так теперь снимать нужно. Быстро». Я говорю: «А как быстро?» Они говорят: «Ну очень быстро. Иди к директору объединения». Был тогда директор объединения Исаак Львович Биц. Очень хороший человек. «Иди к директору объединения, он все объяснит». Я пришел к Бицу, он сказал: «Значит, у вас на все пятьдесят четыре тысячи рублей. — Как сейчас помню. — На все производство. И у вас, значит, десять дней на съемочный период. Семь дней основных, три дня до съемки. Давайте снимайте». Я говорю: «Когда?» — «Ну давайте вот, там, быстренько напишите календарный план. Вот вы понимаете, что три дня и семь дней». Я говорю: «Да, понимаю». А еще в этот момент я понял: у меня семь дней и три дня, и за эти десять дней полностью решится вся моя судьба, вся моя жизнь. Потому как то, что я сниму в эти десять дней, — то я и сниму, и жизнь моя покатится по одному пути. А если я не сниму, то я с этим кульком могу уходить куда угодно и искать себе какой-то там приработок в неизвестном направлении. И вот эта ясность моего положения очень многое мне сразу дала.
Майские звезды
И я на следующее утро вместо того, чтобы паниковать, биться головой о стенку, я встал с очень ясной мыслью, что нужно сейчас вызвать сначала Колю Бурляева, которого я только что посмотрел в картине Тарковского «Андрей Рублев», где он гениально сыграл колокольного мастера. Это я решил сразу. И еще я сразу решил, что нужно обязательно позвать из Петербурга почти никому не известную тогда еще актрису Алису Бруновну Фрейндлих, которая и сыграет вот эту вот вторую женскую роль. И потом я сразу и решительно и бесповоротно решил, что на главную мужскую роль я приглашаю Леню Кулагина, который снялся в «Дворянском гнезде» у Андрона Сергеевича Михалкова-Кончаловского. Блистательно, на мой взгляд, по тогдашним соображениям моим. Блистательно снялся! Во всяком случае, его лица я забыть не мог, оно на меня производило совершенно невероятное, чарующее впечатление.
Майские звезды
Очень быстро как-то мы соорганизовались. Мы засняли кинопробы, я их как-то смонтировал. Все это уже шло в таком темпе вальса, как будто я снимаю свою 96-ю картину перед пенсией, а не первую, так сказать, дебют. Быстро-быстро, быстро-быстро… Значит, все это склеили. Все это посмотрели. Я какую-то музыку положил… Худсовет… А зачем нужна была моя картина? Там они хотели выпустить полнометражную картину из чеховских новелл. И одна из картин, она провалилась, и вот на место проваленной картины меня быстренько и запустили. И значит, все члены художественного совета были в курсе дела, что я спасаю вообще единицу, от которой зависит денежная премия всей киностудии «Мосфильм». И потом все посмотрели мои пробы и ужаснулись, и ужаснулись так искренне… Они говорят: «Ну это же просто маразм, Сережа. Это маразм. Даже странно, что вы, такой молодой человек, находитесь в таком глубоком маразме. Ведь вы совершенно не понимаете Чехова. Это веселый юмористический рассказ. Антоша Чехонте. Вы снимаете какую-то дребедень. Какую-то „Анну Каренину“». Действительно, было тогда произнесено это слово. А я подумал: «Ну, они правильно говорят. Я действительно хочу снять вроде „Анну Каренину“, только у очень пустых людей». Потому что Анны Каренины случаются в жизни Анны Карениной, это одно дело, а те же самые комбинации, которые мучили Анну Каренину, еще встречаются у исключительно несчастных и пустых людей, которые абсолютно не понимают, что им делать с этой ситуацией. И вот мудрейший критик Майя Туровская — это любимейший мой критик, и я до сих пор с ней поддерживаю очень любовные, очень хорошие отношения — она мне сказала: «Сережа, вы безумец. Потому что вы абсолютно не понимаете предмета, по которому собираетесь снимать, не понимаете». Я говорю: «Да нет, почему. Я понимаю». Они были в таком ужасе, и все на Арнштама навалились: «Лев Оскарович, ну у нас уже один провал есть, зачем нам второй провал? Этот же провал будет жестче». Он говорит: «Ну, обождите, дайте ему толковые рекомендации».
