Вы точно доктор? Истории о сложных пациентах, современной медицине и силе юмора - [5]

Вот только моя зависимость работает не так. После укола, даже если прошло всего несколько часов, где-то глубоко-глубоко начинает свербить мысль: не сделать ли еще один? Красно-синяя упаковка препарата надежно спрятана, но я слышу ее зов, ее несмолкаемый шепот, разъедающий мое сопротивление. Однако даже по извращенным законам наркотического мира это не имеет смысла. Я знаю, что сделал инъекцию недавно. Я знаю врага в лицо, но это не дает мне преимуществ, и вскоре я снова принимаюсь за ритуал: поспешно закрываю двери, вынимаю ампулу, ломаю ее и набираю в шприц лекарство. Стоит мне только подумать о следующем уколе, стоит промелькнуть в голове хотя бы мгновенной мысли, как я уже не могу от нее избавиться. И все — дело почти сделано: упаковка из пяти ампул, которой хватило бы на три дня или больше, исчезает меньше чем за сутки.

Мне страшно и одиноко. Я дрожу и потею, считая минуты. Меня тошнит, но я пью столько жидкости, сколько могу, чтобы не было сушняка, чтобы притупить симптомы. Многих наркоманов во время ломки рвет фонтаном, но со мной все иначе. Правда, аппетит пропал, и, заставляя себя хоть что-то положить в рот, я не чувствую вкуса. Став наркоманом, я похудел: наркотик и абстинентный синдром убивают аппетит. Я люблю читать, но слишком рассеян, чтобы сосредоточиться. К тому же глаза сильно слезятся, и зрение затуманивается. Я выгляжу так, будто только что рыдал, да и эмоционально настолько неустойчив, что регулярно реву: от жалости к самому себе слезы так и льются. Не жалейте меня — я этого не заслуживаю, я сам о себе поплачу.

Включаю телевизор. Идет комедия, «Джордж из джунглей»[2], но мне не до смеха. Пытаюсь посмотреть фильм несколько минут, но устаю сидеть. Не могу держать голову прямо, резко заваливаюсь вперед. Нужно встать и походить, пока я совсем не сломался.

Иду прогуляться, чтобы отвлечься и выбросить все это из головы. К тому же движение должно ослабить симптомы, оно поможет израсходовать часть адреналина, бурлящего по всему организму и ищущего выход. Какое-то время он подавлялся из-за активации морфиновых рецепторов, но теперь дамба треснула, и он хлынул мстительным потоком, ища справедливости, желая взять реванш. За преступлением следует наказание. Я смертельно устал и еле переставляю ноги, подволакивая то одну, то другую. Сегодня прекрасный теплый день, на голубом небе сияет солнце, все ходят в футболках и летней одежде, но мне безумно холодно. Малейший ветерок доставляет дискомфорт. На мне громоздкое пальто, хотя в нем я потею. Холодный, ледяной пот струится по телу. Я все равно не могу долго оставаться на улице — вдруг опять начнется понос?

Я отребье. По кромке дороги идет отец, ведет за руки детей. Эта картинка — как удар ножа, как сгусток боли. Почему я не могу быть таким? Просто отцом с обычными интересами, обычными делами. Я же помню, как все было: прогулки, семейные пикники, дни рождения, праздники, Рождество. Воспоминания приходят откуда-то издалека, из давно утраченного мира. Я изгнал счастье, избавился от времени, когда был всем доволен. Нормальный мир окрашен в цвета радуги, а мой — тусклый и серый. Почему я не могу снова стать прежним? Как так вышло, что я потерял себя? Это мое личное хождение по мукам. Я тону, я слишком погружен в собственные страдания, чтобы думать о людях, которым я причиняю боль, — о жене, о детях. Жена называет меня «дьяволом в доме», который все равно возвращается, сколько его ни выгоняй. Наркотик встал между нами, разорвал узы, убил веру в то, что мы пара и семья, что мы будем вместе и сообща справимся с проблемами. Я предал доверие жены. Я снова и снова клялся ей перестать, говорил, что нет, я не веду себя странно, и нет, я не употреблял, и нет, с моим голосом все в порядке, и да, я завязал, и это определенно был последний раз. Но я как все наркоманы. И вы знаете, что я лгу каждый раз, когда шевелю губами.

Я злюсь, когда мою ложь подвергают сомнению, когда жена спрашивает о запачканной кровью салфетке, или хочет посмотреть на мои руки, чтобы проверить, нет ли синяков, или находит потерянную иглу или пустую ампулу. Я придумываю какую-нибудь историю: пытаюсь объяснить, что сегодня сдавал анализ крови или приложился рукой о дверцу машины, а ампула, должно быть, лежит тут уже несколько месяцев. Это звучит глупо даже в тот момент, когда я говорю, но ничего другого я не могу сказать. «А как же дети? — спрашивает она. — Что, если Джек, или Кэти, или Грейси поранятся этой иглой? Как ты себя почувствуешь? Ты что, о них не думаешь?» У меня нет ответа. Я думаю, что мне не все равно, но наркотик всегда на первом месте.

Я постоянно смотрю на часы, пытаясь поторопить время. Двое суток, твержу я себе, всего сорок восемь часов, а потом станет легче, и я буду знать, что худшее позади. Но прошло всего несколько часов, время тянется, даже секунды бесконечны. Я снова ложусь. Затем встаю, сгибаюсь пополам от боли в животе, иду на кухню попить, терплю очередной приступ диареи. Грязный и потный, принимаю ванну и постепенно согреваюсь, но слишком нервничаю из-за того, что лежу долго. Выход из теплой воды действует как шок: я мгновенно замерзаю и быстро-быстро вытираюсь насухо.