Вы хотите поговорить об этом? Психотерапевт. Ее клиенты. И правда, которую мы скрываем от других и самих себя - [147]
Тогда девочки тоже засмеялись – и мы все смеялись над тем, что не можем перестать смеяться. Руби легла на пол и начала кататься, потом к ней присоединилась Грейс, потом мы с Марго посмотрели друг на друга, тоже легли на пол и уже все четверо катались по полу и хохотали. А потом Рози прибежала посмотреть, что за шум, и когда она увидела нас всех на полу, то просто застыла в дверях. Она стояла и качала головой, словно говоря: «Ну вы, люди, и чокнутые». А потом она убежала. И тогда мы стали смеяться над Рози, и пока я катался по полу с женой и детьми, а собака лаяла на нас из другой комнаты, я словно наблюдал за этой сценой сверху и проживал ее одновременно, и я подумал, что люблю свою чертову семью.
Он задумывается на секунду, а потом продолжает.
– Я давно не чувствовал себя настолько счастливым, – говорит он. – И знаете что? Мы с Марго провели по-настоящему чудесную ночь. Как будто напряжение, которое обычно было между нами, вдруг исчезло. – Джон улыбается воспоминаниям. – Но потом… не знаю, что случилось. Я теперь сплю гораздо лучше, но в ту ночь я несколько часов не мог уснуть, думая о словах Марго. Я не мог выбросить это из головы. Потому что я знаю, что вы не считаете меня мудаком. В смысле, я, очевидно, вам нравлюсь. Так что потом я подумал: стоп, а если Марго права? Что, если я мудак, но вы не видите этого? Тогда вы на самом деле психотерапевт-идиот. Так в чем дело: я мудак? Или вы идиотка?
Вот это ловушка, думаю я. Либо я называю его мудаком, либо объявляю себя идиоткой. Я вспоминаю Джулию и фразу, которую друзья написали в ее альбоме: «Я выбираю ничего».
– Возможно, есть третий вариант, – предполагаю я.
– Я хочу правду, – твердо говорит он. Куратор однажды заметил, что в психотерапии изменения часто происходят «постепенно, затем внезапно», и это может быть верно в случае Джона. Я представляю себе, как Джон ерзает и ворочается в постели, не может заснуть. Карточный домик, который он построил, уверяя себя, что все вокруг идиоты, рушится, и теперь он стоит среди руин. Я мудак. Я не лучше, чем все остальные, не особенный. Моя мама была неправа.
Но и это неправда. Это коллапс нарциссической защиты в виде гиперкоррекции. Джон начал с убеждения «я хороший, ты плохой», а теперь перевернул его с ног на голову: «ты хороший, я плохой». Ни то ни другое неверно.
– В моем понимании, – говорю я честно, – правда не в том, что я идиотка или что вы мудак, а в том, что иногда вы ведете себя так с целью самозащиты.
Я наблюдаю за реакцией Джона. Он вздыхает и, кажется, собирается съерничать, но потом осекается. С минуту он молчит, глядя на заснувшую Рози.
– Да, – говорит он. – Я и правда веду себя как мудак. – Потом он улыбается и добавляет: – Иногда.
Недавно мы с Джоном говорили о красоте слова «иногда»: оно помогает найти равновесие, держит нас в комфортной середине, не позволяет болтаться в разных концах спектра, держась за жизнь. Оно помогает избежать тирании черно-белого мышления. Джон говорил, что когда он испытывал давление брака и карьеры, то думал раньше, что наступит момент, в котором он снова будет счастлив; когда умер Гейб, он решил, что никогда не будет счастлив снова. Теперь, говорит он, ему стало ясно, что суть – не во всяких «или/или», «да/нет», «всегда/никогда».
– Может быть, счастье – это «иногда», – говорит он, откидываясь назад на диване. Эта мысль приносит ему облегчение. – Думаю, хуже не будет, если сходить на пару сессий к этому семейному психотерапевту, – добавляет Джон, ссылаясь на предложение Уэнделла.
Марго и Джон посетили несколько сессий у одного из таких специалистов после смерти Гейба. Но они оба были так злы и так пристыжены, виня одновременно и себя, и друг друга, что даже когда психотерапевт привел полицейский доклад о пьяном водителе в качестве фактора, спровоцировавшего аварию, Джон потерял интерес к тому, что называл «бессмысленным вскрытием». Если Марго нужна была психотерапия, он был только за, но сам не видел смысла продолжать собственную пытку на час каждую неделю.
А сейчас, объясняет он, он согласился на семейную психотерапию, потому что и так многое потерял: маму, сына, может быть, даже себя. И он хочет бороться за Марго, пока не стало слишком поздно.
Поэтому недавно они с Марго начали – нерешительно, деликатно – говорить о Гейбе и о многих других вещах. Они постепенно узнают, кто они есть в этот момент жизни и какой для них будет дальнейшая жизнь. Каким бы ни был результат, рассуждает Джон, возможно, парная психотерапия сможет помочь.
– Но если этот парень идиот… – начинает Джон, но я его останавливаю.
– Если вы рассуждаете в таком ключе, – говорю я, – то я предлагаю вам остаться здесь до тех пор, пока у вас не появится больше информации. Если психотерапевт хорош, процесс может оказаться для вас дискомфортным, и мы сможем обсудить ваши чувства здесь. Давайте попробуем разобраться вместе, прежде чем вы примете решение.
Я думаю о том времени, когда сомневалась в Уэнделле, когда я переносила свой дискомфорт на него. Я вспоминаю, как гадала, не обкурился ли он, впервые заговорив со мной о моем горе. Я вспоминаю, как в один момент считала его банальным, а в другой – скептически относилась к его словам.
