Ввод - [22]

Я стал размышлять, — зачем эсерам нужна смерть Ленина? Можно подумать, что после убийства они смогли бы прийти к власти. Ну, даже предположим обратное. Тогда зачем посылать на терракт заведомо никчёмного слепого человека? Чтобы обгадиться? Дед говорил, что видел у Радека бумаги, доказывающие причастность Парвуса к покушению на Ленина. Это покушения организовал Свердлов. Яша — это еще тот был бандит, семнадцать раз сидел в тюрьме за терроризм. Он получил от Парвуса брильянты. Человек Радыка их привозил Яше. Свердлов странно скончался. Вечером был на заседании ВЦИК, а на следующий день умер от «испанки». За тридцать минут до его смерти Владимир Ильич навестил его. И заметь, не боялся, заразиться «испанкой». Он намекнул Яше, если тот сознается, кто стоит за этим покушением, ему введут противоядие. Яша сознался. Тогда вождь погладил его по руке и сказал: «вечная тебе память, наш дорогой соратник, спи вечным сном». От этих слов у Яши перекосило физиономию. Крупская проговорилась, и это стало известно окружению вождя. Сейф в кабинете Свердлова вскрыли и изъяли брильянты, которые он получил от Парвуса.

Ленин сразу догадался, кто организовал на него покушение и поделился со Сталиным. Тот сразу смекнул, что окажи услугу Ильичу — и ты ближайший соратник, дорога к власти открыта. Да и остальные соратники тоже были не против устранения Свердлова. Каждый мнил себя на троне. А Яша сидел уже одной ягодицей на нём в кабинете Ильича и отдавал от имени его распоряжения, пока тот залечивал раны. О коварстве Сталина вождь поймет позже. Напишет письмо к Съезду. Но будет поздно. Власть ускользнула из его рук. Для Сталина деньги Кайзера и Парвус в истории Октябрьской революции были нежелательны. Нужен был вождь-идол и храм, в котором бы лежали мощи, чтобы поколения в поколения молились на них. В данной ситуации террорист-одиночка ни к чему. Нужны были ведьмы: эсеры, троцкисты, право уклонисты, шпионы, враги народа. В поисках этих ведьм открывалась перспектива. Можно было в погоне за ними истреблять мешающих соратников. Поэтому Радека расстреляли, а бумаги сожгли. Всем пассажирам того вагона Сталин выкручивал руки, задавая один вопрос: «Где деньги, Зин»? А деньги были у Парвуса. Львиную долю он оставил себе. Этим голодранцам он отдал гроши, прекрасно понимая, что в нищей стране перевороты делаются за копейки. Дед рассказывал, что когда был в Дании, узнал, что Яша Ганецкий и Парвус занимались не только перекачкой немецких денег, но и контрабандой оружия, за что на них было заведено уголовное дело. Главный аферист Израиль Лазаревич Гольфман, он же Александр Парвус, получил немецкое гражданство. Занялся чревоугодием, дожрался до такой степени, что мог сесть только на два стула. Умер от ожирения. Могила его исчезла, господь стёр его с лица земли за жадность, чревоугодие, убийство людей. Но самую большую кару понёс второй аферист — Владимир Ильич. Он умер маразматиком. Господь забрал у него ум. Он так и лежит на площади не погребенный. К нему ходят люди не из сострадания, а так, поглазеть на экспонат, как ходят в кунцкамеру. Его тело нетленно. Душа не может покинуть нетленное тело, а значит, не может быть ни среди живых, ни среди мёртвых. Видать, не берет его земля-матушка. Когда строили ему первый мавзолей, прорвалась канализационная труба и в гробнице запахло фекалиями. Священник сказал: «По мощам и миро».

Никольцев замолчал. Затем поднял стакан с водкой.

— Можно, на ты?

— Конечно, Вадим Степанович.

— Давай, Вася, выпьем за то, чтобы наш народ всё-таки поумнел. А то видишь, как оно выходит. Евреи на верху деньги делили, а остальные друг другу кровь пускали. И подумать за что? — за идею фикс.

Когда выпили, Никольцев взглянул на бутылку.

— Так мы ее почти всю уговорили.

— Там ещё одна в холодильнике стоит. Я как-то вычитал у Толстого такую фразу: «Еврея надо любить». Вы знаете, Вадим Степанович, я с ним не согласен. Уважать да, но любить, я не вижу за что.

— Я догадываюсь, что хотел сказать Толстой. Пока будут делиться граждане этой страны на своих и чужих, кровопускание будет продолжаться. Будут у власти русские, пойдут еврейские погромы. Захватят власть евреи, будут истреблять славян. Это будет бесконечно. Поэтому он и говорит о любви. Нужно любить друг друга, коль наша страна, как коммунальная квартира. Жильцов мы в ней не выбирали, их вместе Бог собрал.

— Вы, Вадим Степанович, говорили о нетленном теле и о том, что душа его не покидает. Я сейчас задумался. Святые мощи, они же тоже нетленны?

— Э, Вася! Да я вижу, ты не различаешь разницы между ними. Душа святого находится рядом с Господом, а нетленное тело ей нужно, чтобы возвращаться к молящим, и для сообщения важных знамений. А душа этого убийцы никому не нужна.

— Вы рассуждаете, как верующий.

— Почему, как верующий? Я и есть верующий. Верую в Бога.

Наступило молчание. Никольцев разлил оставшуюся водку по стаканам.

— Давай выпьем. Ты вот, наверное, задумался, как же, мол, так, партбилет имеет и верующий.

— И совсем не думаю, Вадим Степанович. На мой взгляд, партбилет и вера это совсем разные вещи. Партбилет, это как билет в сандуновские бани, без которого ты не получишь ощущения жизни. Но это не значит, что я со всеми моющимися единомышленник. И верую, сними в одно: в шайку, в веник или в кружку пива. Я люблю Родину, и готов умереть за неё, а власть поставила вопрос так, что без этого партбилета я человек второго сорта. Всякая серость с партбилетом в кармане, не прочитавшая за свою жизнь ни одной книги, будет потыкать мной, оскорблять и унижать меня. И пусть я буду, образован, трижды талантлив — эта серость будет бездарно управлять мной. А разве власть, вынуждающая меня вступать в эту партию таким вот образом, поступает порядочно? Это бесчестно заставлять меня скрывать свою веру, запрещать мне ходить в церковь, крестить детей. Власть заставляет меня лгать целому батальону солдат, а я, как последняя сволочь, брешу им перед строем о верной политике нашей партии и о вождях, верных ленинцах.