Введение в Ветхий Завет. Канон и христианское воображение - [3]

Что еще более важно, филологи могут спросить нас, что именно мы подразумеваем под «реальным миром». Никакой «мир» не может существовать для нас без названия, языка и истории. Природа вещей проявляется через их называние. Таким образом, реальный мир оказывается тоже миром повествования. И, находясь в нем, мы также не можем приблизиться к тому, что кажется нам более «реальным». Единственный мир, доступный нам, — мир нашего языка!

(Wilder 1983, 361).

Слова Уайлдера о повествовании, разумеется, в полной мере применимы, mutatis mutandis, и ко всему многообразию других жанров.

Рэймонд Браун в одном из своих ранних исследований, посвященных интерпретации, писал:

В конце концов, читая Священное Писание, мы находимся в доме Отца, внутри которого детям позволено играть

(Brown 1955, 28).

Не отрицая всей важности вопросов, связанных с каноничностью, я все–таки хотел бы обратить внимание на сохранившиеся в соответствующих текстах элементы «иного мышления», далеко выходящего за пределы канона. Об этом «странном новом мире», существующем внутри Библии, писал уже Карл Барт. Действительно, как отмечал сам Барт, новизна и странность этого мира проникают даже сквозь строгие рамки каноничности. Я надеюсь, что моя работа внесет вклад в дело творческой, художественной интерпретации Библии церковью, особенно в условиях поверхностного, ограниченного мира массовой культуры, вовсе не похожего на вместилище жизни в изобилии, подаренной нам Богом Евангелия.

В заключение мне хотелось бы выразить благодарность многим лицам, в частности, Кэри Ньюману, из издательства Westminster John Knox Press, по предложению которого была написана эта книга. После его ухода из редакции работа была продолжена Грегом Гловером. Именно его стараниями моя рукопись была превращена в книгу, с которой можно работать. Благодарю также Тима Симпсона, вычитавшего рукопись и внесшего в нее значительные коррективы, и Дэвида Ноэрта, взявшего на себя колоссальную работу по составлению библиографии. Больше всего я признателен Тии Фолей, в чьих руках находился весь процесс подготовки рукописи к изданию, за ее компетенцию в технических вопросах, за работу со стилем текста, терпение и внимание к деталям. Благодаря ей работа над книгой благополучно завершилась. Чем больше я работал, тем глубже осознавал, сколь многим я обязан таким замечательным сотрудникам. Благодарю Грега, Тима, Дэвида и Тию.

Мне приятно посвятить эту книгу с благодарностью и любовью своему коллеге Чарлзу Кузару. Во многом благодаря тому, что Кузар работал в Колумбийской семинарии, туда пришел работать и я и до сих пор не жалею об этом решении. Чарлз не только верный друг и хороший коллега, но и образец церковной учености, пастырского служения и гражданского долга. Я был рад возможности работать с ним на одном факультете. Теперь, уйдя на пенсию, я рад возможности состариться рядом с ним.

Уолтер Брюггеман,

Пепельная Среда 2003 г.

Введение. Память и творчество

Еще полвека назад книги по введению в Ветхий Завет писались по более или менее стандартному образцу: одни и те же вопросы, одни и те же ответы. Как ни парадоксально, их авторам удавалось совмещать укорененность в вере («христианской», ибо библеисты были почти исключительно христианами) с критической аналитикой. Считалось честным и правильным сочетать веру и научный подход, пусть даже это подчас нелегко. В последнее время, однако, консенсус уступил место широчайшему плюрализму ракурсов и методов, и, соответственно, читать вводные курсы стало труднее. Предлагаемая читателю книга — это попытка (в чем–то неизбежно субъективная) рассказать о Библии так, чтобы данные научной библеистики совмещались с подходом, который был бы богословски и церковно ответственным. Большей частью я буду ориентироваться на точки зрения, которые приняты очень широким кругом ученых, — разумеется, пропущенные через фильтр моего восприятия (иначе не стоило бы и браться за перо!). Надеюсь, что этот фильтр ничего не исказил, а в чем–то даже окажется и полезным.

А сейчас для начала кратко остановимся на четырех вопросах, связанных с актуальными проблемами ветхозаветной экзегезы.

1. Определенные трудности сопряжены уже с самим термином «Ветхий Завет». Как известно, он обозначает корпус книг, составляющих первую часть христианского Священного Писания. Однако в последнее время христиане все более осознают, что Писание принадлежит не только им: иудеи также читают его и также верят в Бога этого Писания. Поэтому термин «Ветхий Завет» в каком–то смысле проблематичен (Brooks and Collins 1990).

Здесь терминология не пустая формальность, ибо у нее глубокий богословский смысл: христиане читают свой «Ветхий Завет» в свете Нового Завета и мыслят эти две части Писания как неразрывно связанные. Ветхий Завет находит завершение, исполнение в Новом Завете, который возвещает о мессианстве Иисуса. Это убеждение составляло важную часть христианской веры еще со времен первоначальной Церкви. Однако тут есть как минимум две сложности.

• Деление Писания на Ветхий и Новый Завет как будто исключает любое прочтение Ветхого Завета иначе, чем в свете Нового. Однако это старинное христианское убеждение не выдерживает критики: существует серьезная еврейская экзегеза, которую никак нельзя сбрасывать со счетов. Поэтому сразу сделаю оговорку: используя термин «Ветхий Завет», я утверждаю, что иудеи столь же качественно и легитимно читают эти тексты в свете Талмуда (фундаментального текста иудаизма), как христиане — в свете Нового Завета. Это не означает, что я отрицаю какие–то постулаты христианства: я всего лишь уклоняюсь от притязаний на монополию, на то, что только христиане могут правильно понять данные тексты, а иудеи — не могут. Поэтому предлагаю христианской части своей аудитории увидеть в иудеях «со–читателей» Писания, а также поразмыслить: сколь далеко можно идти в таком «со–чтении»? И как вообще оно может происходить? Все это очень сложные вопросы, и следует избегать как компромиссов в христианской вере, так и покровительственного отношения к иудаизму.