Введение в Ветхий Завет. Канон и христианское воображение - [2]

Новые подходы и методы, в особенности в исследовании истории формирования канона, риторики и социологии, сделали библейский текст более доступным для основной массы современных церковных толкователей. Безусловно, методы библейской критики до сих пор играют важную роль, но наряду с ними появилось множество других подходов, делающих взаимоотношения библейского текста и современной общины более живыми и осязаемыми. Настоящая книга представляет собой мою собственную, во многом субъективную попытку доступно изложить в форме размышления некоторые результаты ветхозаветных исследований, имеющих принципиальное значение для священнослужителей и мирян различных христианских общин. Из дальнейшего изложения станет очевидно, что каким–то частям Библии я уделяю более пристальное внимание, каким–то менее, но это вполне допустимо, учитывая, что моей целью является личностный диалог с коллегами. Кроме того, адресуя свою книгу священнослужителям и христианским общинам, я не привел здесь основных сведений по истории, географии и хронологии, поскольку они часто излагаются в предисловии к различным изданиям Ветхого Завета. Подобная информация общедоступна и, на мой взгляд, не нуждается в повторении в данной книге.

Из дальнейшего станет очевидным, что в своем изложении я во многом руководствовался каноническим подходом, разработанным Бревардом Чайлдсом, что отразилось в появлении в названии слова «канон». Именно Чайлдс говорил о правомерности и значимости церковной традиции в интерпретации Библии, которая формируется под влиянием категорий академической критики, однако не подчинена им. Вклад Чайлдса в данной области, а также его влияние на мои представления об интерпретации библейского текста трудно переценить. Однако столь же очевидно и то, что я не полностью разделяю точку зрения Чайлдса, в частности, его вывод о том, что переработка текста, имевшая место в процессе создания канона, оказалась в состоянии вытеснить все элементы традиции, не соответствовавшие канону или правилу веры. С другой стороны, я не собираюсь исключать из рассмотрения все те фрагменты текста, которые не вполне укладываются в категории традиционного христианского учения. Я глубоко убежден, что канонический подход, взятый в отдельности, без серьезного внимания к тем элементам текста, которые ему не соответствуют, приводит в конечном итоге к подавлению, а это совсем не то, что нужно церкви в современном технологическом обществе с его давлением на индивида.

Название данной книги содержит слово «воображение», поскольку я считаю, что сам по себе текст Библии не только воплощает, но и предполагает неустанную работу творческого воображения в поисках смыслов, которые далеко не всегда подчиняются строгим границам и требованиям христианской веры. С этой целью я привожу выдержки из книги Конгрегация, представляющей собой сборник рассказов, написанных современными еврейскими писателями на темы некоторых ветхозаветных сюжетов (Rosenberg, 1987). Авторы этих эссе часто обращают внимание на детали и измерения библейских историй, выходящие за рамки христианского канона. По моему мнению, существует своего рода игра между нормативным и художественным прочтениями текста, и именно она придает тексту действенность и гибкость. Прочтение текста только как художественного произведения, не связанного никакими нормами, делает его бесполезным для миссионерского служения. Попытки же сделать текст исключительно нормативным чреваты опасностью подавления. Поэтому я полагаю, что в основе создания наиболее надежных комментариев лежит именно сочетание этих двух подходов. Надеюсь, что священнослужители и миряне тоже сочетают оба описанных способа чтения, обращаясь к Библии как к нормативному тексту, содержащему живое слово Бога.

В данной книге я предлагаю собственное прочтение библейского текста и в то же время привожу множество цитат из работ других авторов. Я намеренно делаю это для того, чтобы читатель имел возможность принять участие в живом диалоге между интерпретаторами, гораздо более объемном, нежели могут вместить страницы этой книги. Надеюсь, что благодаря такому подходу текст окажется более интересным и для священнослужителей, и для мирян и будет восприниматься не как очередное «задание по чтению», но как «иной мир», мир благоденствия, свободы и ответственности, противостоящий как господствующей секулярной культуре, как и традиционному церковному учению, зачастую сухому и ограниченному.

Размышляя о творческой роли текста в процессе создания «иного мира», я опирался на мнения двух выдающихся мастеров библейской интерпретации. Амос Уайлдер говорит о повествовании, создающем подобный мир:

Если мы обратимся к целому ряду известнейших современных критиков с вопросом о взаимосвязи между миром, созданным в повествовании, и реальностью, то в ответ услышим, что сама постановка вопроса неверна. С одной стороны, действие внутри каждой истории идет своим чередом, увлекая нас за собой. Сказитель придумывает историю, а не воспроизводит ее. Он плетет собственную паутину повествования, и смысл каждой его части, каждой мельчайшей детали зависит от истории в целом. Мы потеряем нить повествования, прервав рассказчика, чтобы спросить о том, как та или иная деталь соотносятся с внешним по отношению к истории миром.