Введение в медиологию - [6]

По примеру всего, что служит иммунизации коллективного организма от беспорядка и агрессии, передача неизбежно задействует воинствующую (а иногда и военную) стратегию. Битва внутри, битва снаружи (пропагандировать свою веру или свои идеи означает бороться с враждебными). Коммуникация возможна просто «на все четыре стороны». Что касается передачи, то мы намеренно передаем как раз «наиболее драгоценное для нас», и то, что затрагивает живые произведения: значительные секреты (семьи, государства, изготовления, сердец, долгот, металлов, ремесла, партии, богов и т. д.); то, увековечивание чего позволяет коллективу образовывать единое целое, проецируя себя в общее будущее, — и ориентироваться в настоящем, отличаться от соседа, шагать с высоко поднятой головой. Это вещи, которые нельзя бросать на произвол судьбы, но они требуют инициации — постепенной и с помощью хорошо подобранных слов. Журналист осуществляет коммуникацию, преподаватель передает (отличие информации от знания). Нотариус регулирует преемственность, священник обеспечивает традицию (акты отличаются от ритуалов). Чтобы вступить в коммуникацию, достаточно заинтересоваться. Чтобы должным образом передавать, необходимо преобразовывать, а то и преображать. Находясь на страже цельности некоего мы, а не только соотнося два или несколько я, передача неотделима от построения идентичности, которое для индивидов больше касается «быть», нежели «иметь». И построение это столь же основополагающее, сколь хрупкое, потому что оно не относится к сфере основных жизненных программ — питания или секса, — но имеет в виду кропотливое плавание против течения энтропии (ведущей к дисперсии и исчезновению). Настоятельно необходима телесная «обработка» публики и ее публичных тел (обработка ремесленная, мистическая или наставительная — чему служат чародеи, барды, греки и римляне, аэды, клирики, пилоты, школьные учителя, катехизаторы), чтобы без всякой генетической гарантии продлевать жизнь корпуса знаний, ценностей и ноу-хау, который — плавающим движением между «сегодня» и «вчера» — определяет личностность коллектива.

Наконец, медиолог неизбежно оказывается погруженным в антропологию, которая изучает большую длительность, подходя к границам бесписьменного общества. Переходить от коммуникации к передаче означает менять хронологическую шкалу — что в словосочетании «перенос информации» радикально изменяет дальность действия первого слова. При коммуникации, взятой вместе с сопутствующими явлениями, прием играет такую же роль, что и передача (одна и та же телепрограмма может изменить смысл в зависимости от публики), но цепь массмедиа остается слишком короткой, чтобы изменить смысл сообщения в глубину. А вот организация коммуникации, наоборот, предполагает подлинную отделку содержания. Перенос сообщения, взятый в большой длительности, приводит к преобразованиям. Культурные сети и экспансия культуры используют длинные схемы. Общее для религии, искусства и идеологии — то, что они пользуются продлениями таких схем, чтобы получить возможность (не всегда получая ее) долгосрочно обустроиться (если картины на песке у индейцев навахо делаются, чтобы тотчас стирать их, то возобновление способности medicine-man’а[7] осуществлять его эфемерные дела предполагает передачу некоего умения, т. е. победу над эфемерным). Человек, с которым имеют дело масс-медиа, ведет счет на недели, дни и даже минуты; человек медиологии — на десятилетия, а то и века. Мы передаем для того, чтобы то, чем мы живем, во что верим и что мыслим, не умерло с нами (это точнее, нежели со мной). Чтобы так получилось, нам позволено прибегать к наилучшим мнемотехническим средствам (устная поэзия с ее ритмами и припевами, рисунок, карикатура, аудиокассета и т. д. — отдаваясь воле предполагаемой аудитории или имеющейся у нас в распоряжении аппаратуры). Эти долгосрочные послания повышают шансы на выживание, сокращаясь (набросок здесь уместнее, чем рисунок), но сокращение или конденсация служат тут лишь тому, чтобы «выдолбить русло», произвести отпечаток. Средства, производящие впечатление, отличаются от средств, оказывающих влияние. Совместимая с актом коммуникации, мимолетность послания противоречила бы передаче. Ни к одной из доктринальных филиаций, путь которых медиолог может хоть как-то восстановить — как в случае с первоначальным христианством и «пролетарским социализмом» — невозможно подойти через «коммуникацию». Вера в живого Христа, эти слухи не передавались через газеты, а марксистская благая весть не передавалась по радио. Рамки мысли, послужившие матрицами для христианского и коммунистического движения, относятся к области истории ментальностей гораздо больше, чем к медиа. Отсюда мы видим, что массмедиа, или «средства массовой информации» (пресса, радио, телевидение), служат для медиолога тем же, чем пирожные «мадлен» были для Марселя Пруста — не меньше, но едва ли больше: удобным случаем обрести «детство человечества», или отправную точку для восхождения (к скрытым принципам умопостигаемости).

Коммуникация и передача являются регистрами, которые надо не сопоставлять, но координировать. Обе зависят друг от друга. Первая служит необходимым, но недостаточным условием для второй. Стало быть, мы можем рассматривать изучение коммуникации, как уже хорошо исследованную страну, которую необходимо расположить на континенте с неточными или недостаточно точными координатами, хотя о его размерах (и ставках открытия) мы уже догадываемся.