Введение в философию - [86]

Я считаю это заблуждением: учение о развитии не предполагает собой атомистической метафизики и не благоприятствует ей. Оно вообще вовсе не имеет такого тесного отношения к метафизике, как это обыкновенно предполагается; оно, как и всякое объяснение отдельных фактов, одинаково примиримо как с идеалистически-пантеистической метафизикой, так и с материалистически-атомистической. Решение между этими двумя формами мировоззрения зависит от более общих соображений. А эти последние, как кажется мне, не дают повода к тому, чтобы искать решения мировой загадки в атомах; напротив, со всех сторон я вижу указания скорее на другое воззрение. Я намечу те соображенияе которые имеют для меня решающее значение, не требуя признания за ними силы принуждающих доказательств. Вообще, пора бы миновать тому времени, когда думали, будто путем логических демонстраций можно вывести необходимость того или другого понятия мира. Доказательства в пользу последних воззрений на вещи сводятся в сущности к тому, чтобы показать, как факты приводят к такому-то завершению наших попыток построения их, или как они, так сказать, сами сходятся в направлении этих воззрений.

Я предполагаю в настоящем случае результат нашего онтологического рассуждения. Последнее привело нас к убеждению, что материалистическое воззрение недостаточно для понимания действительности, что, наоборот, надо допустить, что физическому всюду соответствует или сопровождает его психическое. Сначала станем, однако, на точку зрения физического созерцания.

Напомню прежде всего, что атомы не суть данные факты или объекты; они не служат предметом действительного дли хотя бы лишь возможного наблюдения. Даны тела, или скорее – дан единый телесный мир; этот последний разлагается мышлением сначала на отдельные вещи или тела, представляющиеся единообразно движущимися или покоящимися. Тела в свою очередь распадаются на части; кусок мела разламывается на кусочки, растирается в пыль, не достигая предела делимости; качество частей остается при этом одинаковым с качеством целого. Но затем тот же самый мел разлагается и на неоднородные части, на химические элементы, известь и углекислоту, а эта разлагается опять на углерод и кислород. К атому же, как предмету, который мог бы быть показан эмпирически, нельзя подойти, однако, и этим путем. Понятие атома образовано исключительно в качестве вспомогательного понятия для построения физических и химических фактов; оно обозначает собой тот последний пункт, которого достигло до сих пор анализирующее созерцание химика.

Метафизический атомизм оборачивает теперь дело; он утверждает: конечный пункт анализа есть конец вещей, или скорее первое и абсолютное начало действительности; мир составлен из атомов, из абсолютно неразрушимых и абсолютно самостоятельных небольших телец.

Это не более справедливо, как если бы кто-нибудь стал думать, будто буквы представляют собою первые абсолютно самостоятельные элементы, из которых составлена речь. Может быть, в голове мальчика, только что начавшего изучать латинскую грамматику, дело представляется именно таким образом: латинский язык, как и всякий другой, состоит из слов, слова из слогов, слоги из букв, а эти представляют, следовательно, действительные последние составные части, как бы атомы, из которых составлен язык. Здесь стоит только подумать, чтобы познать ложь этого представления. На самом деле существует, конечно, одна лишь живая речь; слова, слоги, буквы суть абстракции, которые как таковые не встречаются в действительности. Грамматик разделяет речь на отдельные слова и звуки; описание не может дать сразу всего целого, оно поэтому разлагает его и потом из частей постепенно производит все целое. В действительности же это происходит конечно не так: язык начался не с того, что сначала говорили отдельные звуки или буквы а, b, с, потом соединили их в слоги и слова и, наконец, слова связали друг с другом в предложения. Напротив, язык всегда существовал в действительности только в связи живой речи; лишь в грамматическом рассмотрении буквы и слова являются чем-то существующим по себе; в большинстве же случаев буквы нельзя даже выговорить отдельно. Совершенно то же самое относится и к душевной жизни. Ведь и здесь встречается мнение, будто последняя есть нечто сложенное из представлений, ощущений, чувств, как самостоятельных элементов. И здесь такое представление нелепо; в действительности существует лишь единое целое, которое только психологией ради рассмотрения разлагается на отдельные стороны и элементы. Можно даже пойти еще далее и сказать: дана, как нечто самостоятельное, не единичная душа, а дана совокупно-общая жизнь и уже в ней отдельная жизнь, как часть или член. В созерцании ее можно изолировать, но ее нельзя встретить в действительности как первоначально самостоятельный элемент, чтобы затем из соединения многих таких элементов составить одно целое. Так думал старый рационализм: народ есть сложение индивидуумов. Аристотель прав, однако, и здесь: целое существует прежде частей, части существуют посредством целого.

Как раз то же самое относится и к физическому миру: атом есть нечто отвлеченное, подобно букве как и эта последняя, он не встречается в действительности один и изолированно; он также не есть существующий сам по себе или способный к существованию объект, как и немая согласная. Попытайтесь, однако, представить его себе как таковой. Какой он будет иметь вид? Протяжен он, как тело? Если ответить на этот вопрос вместе с древним атомизмом утвердительно, то тотчас же вытекает следствие, что он делим. То, что протяженно, имеет части, находящиеся вне друг друга; так это лежит в самом понятии, независимо от того, можем ли мы произвести деление или нет. Но в таком случае метафизически он и не есть последнее единое существо, а является сложенным, совершенно в том же самом смысле, как и тело. Если отнять у атома протяженность и приравнять его к точке, как это делает и может делать для своих целей физика, то для материалистического метафизика, желающего сделать атом абсолютным мировым началом, поднимается стеснительный вопрос: в чем же состоит его сущность? Что такое существующая точка? Если сказать: система сил, то этим, оставляя в стороне другие трудности, у него отнимается самостоятельность. Сила действительна лишь постольку, поскольку она действует; действование же предполагает собой нечто другое, на что действуется. Без этого другого атом-сила не может поэтому ни существовать, ни быть понимаемым. И из чего состоит пустое пространство между атомами? Если попытаться дать себе на эти вопросы какой-нибудь ответ, то, может быть, окажется, что кантовское средство выхода, гипотеза непрерывности (по которой пространство наполнено непрерывно, хотя и с различной интенсивностью), пригодно по крайней мере хоть для того, чтобы покончить с целым рядом очень докучливых вопросов. Во всяком случае, однако, придется вынести убеждение, что как бы просто ни смотрелось дело вначале, с атомами вовсе не так легко справиться. Они весьма полезны как вспомогательные средства при построении в физике и химии, и эти последние могут определять себе это понятие так, как пригодно для их целей. Но говорить об атомах, как о данных последних самостоятельных элементах действительности, может только тот, кто, не размыслив о деле, поддается подкупающей наглядное представление аналогии: подобно тому, как стена состоит из кирпичей, так кирпич состоит, в свою очередь, из более мелких кирпичей и т. д. до тех пор, пока дело не доходит, наконец, до последних кирпичей, которые так малы, что о природе их уже и не стоит ломать себе голову.