Введение в философию - [46]

Замечательно, что эта мысль, к которой философы всегда обнаруживали склонность, и притом не только одни фантастические мечтатели, но даже и столь осмотрительные люди, как Спиноза и Лейбниц, как Фехнер и Лотце, а среди живущих Вундт, – все мыслители, которых нельзя упрекнуть в нерасположении к естественно-научному механическому пониманию вещей, – замечательно, что мысль эта начинает в последнее время завоевывать себе поле и среди естествоиспытателей. Да будет позволено сообщить в пользу этого несколько свидетельств.

В своем богатом мыслями трактате о пределах естественно-научного познания (отпечатано в прибавлении к механико-физиологической теории учения о происхождении видов, 1884) ботаник Э. Ф. Негели решительно высказывается за мысль о всеобщем одушевлении. Он рассуждает, что, подобно тому как нет абсолютной пропасти между органической и неорганической материями, так нет ее и между одушевленными и неодушевленными телами; естествоиспытатель не может поступить иначе, как предположить, что то, что является в более запутанных образованиях, заложено в элементах. Аналогия в ряду физических явлений делает подобное толкование необходимым и в применении к внутренним явлениям. «С движениями раздражения в высшем мире животных ясно связано ощущение. Мы должны признать последнее и за остальным миром животных и не имеем никакого основания отрицать его у растений и неорганических тел. Ощущение поставляет нас в состояние удовольствия или неудовольствия. Вообще, чувство удовольствия возникает в том случае, когда естественным побуждениям дается удовлетворение, чувство же неудовольствия, – когда в таком удовлетворении отказывается. Так как все материальные явления слагаются из движений молекул и элементарных атомов, то удовольствие и неудовольствие должны иметь свое седалище в этих мельчайших частицах. Ощущение есть свойство белковой молекулы, и если оно присуще этой последней, то мы должны признать его и за молекулами остальных веществ. Если молекулы обладают чем-нибудь таким, что, хотя бы очень отдаленно, было родственно ощущению, то это должно быть удовольствие, когда они могут следовать притяжению и отталкиванию, их склонности и нерасположению; неудовольствие, когда они принуждаются к противоположному движению. Таким образом, одна и та же духовная связь переплетается через все материальные явления. Человеческий дух есть не что иное, как высшее развитие духовных явлений на нашей земле, всюду оживляющих и двигающих природу».

Ту же мысль высказывает Фр. Целънер. В главе об общих свойствах материи (в сочинении о кометах, 3 изд., стр. 105 и след.) он разбирает предположения, необходимые для постижимости природы. Он находит, что ощущения ставят нас перед альтернативой – «или отказаться навсегда от постижимости их, или увеличить гипотетически число общих свойств материи на одно такое, которое ставит простейшие и элементарные явления природы под один закономерно связанный с ним процесс ощущений». Он находит, что ограничивание способности ощущения более организованной материей есть просто следствие того, что материал нашей индукции слишком недостаточен. «Если бы мы были в состоянии, при помощи более тонко образованных органов ощущения, наблюдать группообразно распределенные молекулярные движения какого-нибудь кристалла, получающего в каком-нибудь месте сильное повреждение, то мы отказались бы, вероятно, от нашего суждения, что движения его происходят без одновременного возбуждения ощущений, как от нерешенного или во всяком случае очень гипотетичного». Он развивает эту мысль далее таким образом: «Все действия естественных существ определяются ощущением удовольствия и неудовольствия, и притом так, что движения внутри какой-нибудь одной замкнутой области явлений происходят таким образом, будто они преследуют бессознательную цель сведения на минимум суммы ощущений неудовольствия». Во всех материальных явлениях происходит или превращение силы напряжения в силу живую, или же обратное. Если допустить, что первое связано с удовольствием, а второе с неудовольствием, то уменьшение неудовольствия имело бы место в том случае, когда бы внутри какой-нибудь подвижной системы число столкновений было сведено на минимум; и следовательно, в эту сторону должна быть направлена тенденция, если ощущения должны иметь практическое значение.

С естественно-научной стороны наталкивает на это воззрение то обстоятельство, что органический и неорганический миры нельзя разорвать друг от друга: они образуют собою единую природу. С тех пор как биология отвергла жизненную силу как особое начало, привходящее в органических телах к физическим силам, жизнь проникла до элементарных образований, из которых состоит организм. Между деятельностями обеих форм телесного мира теперь нет более никакого принципиального различия. В конце концов, это одни и те же силы, действующие как в неорганических телах, так и в органических, с той только разницей, что в последних они выступают в сочетании, в высшей степени своеобразном и сложном. И в форме их деятельности нет никакого различия: все тела приводятся в движение внутренними силами, но по внешнему поводу. В органических телах, благодаря различию между импульсом и действием, мы обыкновенно выставляем на первый план более внутренние силы, в неорганических же, напротив, внешний повод. Но по существу нет никакого различия: если раздражение слухового нерва побуждает животное к вспрыгиванию, то это такое же механическое действие физических причин, как и то, когда один движущийся бильярдный шар с помощью толчка приводит в движение другой. Если теперь движения в одном случае сопровождаются явлениями ощущения, то непонятно, почему этого не может быть и в другом случае.