Введение в философию - [154]

Положение Канта определяется тем, что он от каждой из обеих противоположных теорий берет истинную, по его воззрению, половину и соединяет обе эти половины в одну новую теорию: против юмовского эмпиризма он снова выставляет старый догмат рационализма: познание предметов a priori существует; против рационализма лейбнице-вольфовской системы он добавляет: но познание вещей – только как они являются, а не так, как они суть сами в себе. Связь феноменализма или идеализма с рационализмом является собственно характеристической чертой кантовской теории познания; до сих пор рационализм всегда был реалистическим, в то время как эмпиризм у Беркли и Юма сделался идеалистическим.

Первая половина «Критики чистого разума» – эстетика и аналитика – посвящена попытке развить на этом основании новую систему теории познания. Вторая половина, диалектика, подробно развивает отношение новой философии к старой матафизике: она показывает невозможность чисто рациональных психологии, космологии и теологии, невозможность, если угодно, реалистического рационализма – после того, как первая половина развила возможность феноменалистического рационализма. Мы имеем здесь дело прежде всего только с первой половиной, с условным восстановлением рационализма.

По Юму о фактах вообще не может быть всеобщих и необходимых суждений; всем нашим естественным законам, законам механики, равно как законам химии и физиологии, даже самому закону причинности принадлежит только презумптивно всеобщее значение. Это, говорит Кант, совершенный скептицизм; в таком случае вообще не существует более никакого настоящего знания; ведь знанию – в отличие от ассоциаций, которые имеет и животное, – свойственны всеобщность и необходимость. Мало того, юмовский скептицизм не ограничивается физикой и метафизикой, он необходимо простирается и на математику. Этим он сам себя приводит ad absurdum; фактическое существование этой науки показывает, что начала эмпиризма недостаточны. Дело, следовательно, только в том, чтобы показать, как возможны эти науки, как возможна чистая математика, как возможно чистое естествознание, как возможна метафизика. Или, выражая вопрос в общей формуле: как возможны синтетические суждения a priori? То есть возможны в смысле гносеологическом, а не психологическом; выражаясь другой формулой: как суждения, которые не происходят из опыта (суждения a priori) и которые не суть логические выводы (неаналитические суждения), приобретают право и достоинство объективного познания (синтетических суждений)?

Вот проблема Канта. Ответ его таков: объективное значение такие суждения приобретают лишь вследствие того, что рассудок сам производит те объекты, о которых он их высказывает; он познает предметы a priori, поскольку он сам их производит. Это он делает в математике; объектами здесь являются конструированные по понятиям чистые созерцания. Свойства и отношения линий, углов, треугольников и кругов геометр может изложить в синтетических суждениях a priori, потому что он сам производит эти объекты. В известном смысле то же самое относится и к физике. Предметами физики служат явления природы; но явления известным образом составляют продукты субъекта, которому они являются, и, как таковые, они по своей всеобщей форме обусловливаются природой и образом деятельности субъекта. Следовательно, поскольку под природой мы понимаем совокупность явлений, – а физика имеет дело с природой лишь в этом смысле, – может существовать также и априорное познание природы и всех предметов в природе, – именно со стороны всеобщей формы их являемости. Напротив, познание природы a priori существовать не может, если под природой понимать действительность, существующую абсолютно и без всякого отношения к познающему субъекту. О вещах, как они существуют сами в себе, рассудок, конечно, ничего не может знать a priori. Но он не может узнать о них ничего и a posteriori, так как, чтобы что-нибудь узнать о них, они должны были бы ведь войти в наше представление, следовательно, стать явлениями. Таким образом, метафизика, если понимать под ней, как это обычно делалось, познание вещей самих в себе, вовсе невозможна. Возможна она только, если понимать под ней не что иное, как «чистое естествознание», т. е. всеобщую феноменологию природы.

Таков ход мыслей кантовского рационализма, как он наиболее определенно излагается в Пролегоменах ко всякой будущей метафизике, разъяснительном и защитительном сочинении, появившемся вслед за «Критикой чистого разума». Некоторым образом произведение это наиболее ясно обнаруживает тенденцию кантовского мышления; в нем наиболее резко выступает противоположность по отношению к Юму. Это – результат того приема, который нашла «Критика чистого разума» у немецких современников; им бросались в глаза прежде всего идеалистические и скептические черты «Критики», рационалистическую сторону ее они проглядели. Они заметили в ней только противоположность их собственным мыслям, господствующей школьной философии, а не противоположность юмовскому эмпиризму. Этот последний был даже незнаком им; скептические соображения Юма еще не смутили их в их довольстве рациональной теологией, космологией и психологией Вольфовой системы.