Введение в философию - [153]

явлений, необходимость, связывающая их, по меньшей мере не есть предмет наблюдения. Я воспринимаю, что за этим вот явлением следует какое-нибудь другое; я ожидаю, что в следующий раз за тем же самым явлением последует то же самое другое явление: это – начало причинного понимания. Так мы находим это у животных; и их также делает умнее опыт; дело происходит указанным образом: за восприятием какого-нибудь последования событий при повторении первого события следует ожидание или предвидение второго. У человека это отношение выработано далее; не всякое воспринятое последование определяет нас к ожиданию его возвращения; мы научаемся мало-помалу выделять постоянные следования явлений из случайных и непрочных; но последнее основание остается то же самое. Путем логического заключения из понятия причины никак нельзя вывести действия. Возьмите простейший пример: движение какого-нибудь тела в данный промежуток времени есть причина движения его в ближайший промежуток времени; никоим образом нельзя вывести этого путем логического заключения. Из положения: это тело движется в данную секунду с такими-то скоростью и направлением, логически не вытекает вообще ничего, кроме неистинности обратного, но ровно ничего касательно того, что произойдет в следующую секунду. Я ожидаю, на основании прежнего наблюдения, что тело это в следующий промежуток времени пройдет одинаковое пространство, с одинаковой скоростью и в том же направлении. Но это ожидание не имеет логической необходимости, подобно какому-нибудь математическому положению. Я могу также мыслить и то, что движение – все равно, внезапно или постепенно – прекращается само собой, или изменяет свое направление в какую-либо сторону. Прежний опыт правильно обнаруживал тот образ действия, который мы формулируем в законе инерции; но это не логическая необходимость, что будущее должно походить на прошедшее. Вообще, говорит Юм (и это самая общая формула его воззрения), не существует решительно ни одного факта, небытие которого не было бы мыслимо или логически возможно. Небытие всякого тела, недействительность всякого закона природы мыслимы, ибо и небытие мира вообще тоже мыслимо.

Отсюда вытекает вывод: в предметных науках, как физика и психология, нет всеобщих и необходимых в строгом смысле истин. Здесь существуют лишь презумптивно всеобщие положения, из которых каждое имеет силу с само собой понятным добавлением – впредь до исправления последующим опытом. Положения математики абсолютно всеобщи и необходимы; никакое наблюдение не может потрясти или изменить положения, что сумма углов в треугольнике равна двум прямым; оно самыми понятиями поставляется каклогически необходимое следствие. Напротив, в физике или психологии нет ни одного положения, которое обладало бы такой же необходимостью. Даже самый закон причинности не составляет исключения отсюда; он есть лишь презумптивно истинное положение, что в последовании естественных явлений господствует строгая правильность. Мыслимо, логически возможно и то, что могут наступать явления, стоящие совершенно вне всякого отношения ко всем предшествующим и последующим. Такие явления мы назвали бы чудесами. Чудеса поэтому, без сомнения, возможны; для нашего мышления они точь-в-точь так же возможны, как факты, объясняющиеся по нашим естественным законам, т. е. факты, которые можно закономерно включить в связь естественного порядка природы. Вопросом является не вопрос о возможности, а вопрос о действительности: наблюдались ли действительно такие факты, которые следовало бы рассматривать как чудеса? Юм противопоставляет этому утверждению очень решительное сомнение: по его мнению, предположение, что так называемые чудеса поддаются если и не физическому, то хотя бы психологическому объяснению, имеет за собой столь большую вероятность, что практически она может быть приравниваема уверенности. Мы так часто испытывали, что человеческие показания основываются на обмане, произвольном или непроизвольном, что нам представляется гораздо более возможным свести какое-нибудь утверждаемое чудо на это, чем отказываться от основного предположения всего нашего исследования: закономерности естественной связи. Это предположение, конечно, не логически необходимо, но оно так всесторонне подтверждалось фактами, оно при более точном наблюдении так часто подтверждалось даже по отношению к предполагаемым чудесам, что мы имеем полное право быть по отношению к новым чудесам a priori неверующими.

Такова теория познания эмпиризма. В противовес ей Кант пытается восстановить рационализм, впрочем – в обусловленной и ограниченной форме.

3. Формалистический рационализм Канта

Вопрос, о котором идет речь в споре между рационализмом и эмпиризмом, состоит, согласно с вышеизложенным, в следующем: существует ли познание предметов a priori или из чистого разума? Рационализм отвечал утвердительно: путем чистого мышления мы приобретаем абсолютное познание вещей, которое невозможно приобрести при помощи чувств. Эмпиризм отвечал на этот вопрос отрицательно: познание предметов мы имеем исключительно благодаря восприятию, откуда следует, что мы не обладаем никаким абсолютным познанием.