Вурдалак - [3]

Сакс зажмурился, словно так можно было избавиться от звука, и на мгновение ему привиделись огромные города и высоченные, покрытые иероглифами монолиты, с которых капала зеленая липкая жижа. Невесть откуда возник голос… нет, не голос — смутный призрак голоса забормотал у порога слышимости какую-то тарабарщину: «Ктулху фхтагн».

Но вдруг мальчик разобрал кое-что еще, и его веки задрожали. Словно электрический разряд прошил мозг, кровь отхлынула от висков, сердце едва не лопнуло, глаза полезли из орбит.

Ноздрей Сакса неожиданно коснулись кислые испарения сырой почвы, запах гнили и тлена. Он различил шорох движения в соседних могилах, и тогда пришло озарение. Саксу почудилось, будто он (словно его глаза превратились в рентгеновские аппараты) видит сквозь землю, видит гробы, а в них — кишащие личинками остовы, полуистлевшие головы с проглядывающими из-под серо-зеленой плесени белыми островками голой кости, кожу и мышцы, преображенные в желтые скользкие тяжи.

Потом свет вновь померк, и вскоре Сакс почувствовал: в земле закопошились сотни могильных червей, привлеченные теплом его пока живой плоти. К своему ужасу, он услышал, как они буравят доски ящика.

Один за другим паразиты проникали к нему в голову, заползали в рот… в глаза… в ноздри… в уши… высасывали серое вещество его мозга, а руки Сакса, беспомощно прижатые к бокам, стискивал клаустрофобически тесный гроб.

В отчаянии он напряг горло, готовый завыть по-волчьи, — и преуспел. Протяжный, тонкий вопль ужаса заметался внутри ящика, но не смог пробиться сквозь толщу земли.

Когда Сакс, не жалея себя, вновь ударил головой в крышку гроба, над самым ухом у него раздался свистящий шепот, в котором звучал не меньший ужас: «Прекрати, болван! Мы истечем кровью!»

— Кто ты? — истерически вскрикнул мальчик.

И Сакса Хайда не стало.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ УБИЙЦА И3 КАНАЛИЗАЦИИ

Все поведанные мною истории, хотя и могут показаться не связанными между собою, произросли из древнего знания, быть может мифического, что мир этот некогда населяла иная раса — раса, в занятиях черной магией утратившая опору и изгнанная, однако не сгинувшая безвозвратно и поныне готовая вновь завладеть Землею.

Г. Ф. Лавкрафт

ЗЕРКАЛО

Англия, Лондон

Пятница, 3 января 1986 года, 16:53

«I love the dead before they're cold,

They're bluing flesh for me to hold.

Cadaver eyes upon me see nothing…»[5]

Зеркало было старинное, середины прошлого века. Черную от времени раму из твердого дерева украшала резьба, иллюстрации к рассказам Эдгара Аллана По: взломанный склеп из «Береники», и в нем — труп молодой женщины, у которой безумец аккуратно вырвал все зубы; дом Эшеров с пустыми глазницами окон, дышащий дьявольщиной, кровосмешением и тленом; «Колодец и маятник», «Сердце-обличитель» — здесь, в этом подвале, собрались все жертвы «Беса противоречия».

Но ужаснее картин, вырезанных на дереве, было то, что отражалось в зеркале, ибо оно, пусть мутное, потемневшее, с черными пестринками на месте облупившейся серебряной амальгамы, не утратило способности отражать и отражало афиши и плакаты, расклеенные по стенам подвала.

«I love the dead before they rise,

No farewells, no goodbyes.

I never even knew your rotting face…» [6]

Зеркало вдруг пришло в движение. Поначалу в нем отразилась лишь бледная, землистая рука: костистое предплечье, крупная кисть. Покрытые черным лаком ногти на пальцах с крупными костяшками. Под протестующий стон петель зеркальная дверь отворилась, и к отражению руки добавилось остальное.

Прозрачная серая кожа туго обтягивала угловатые, выпирающие кости лица. Это был мужчина: рост шесть футов три дюйма, вес сто девяносто фунтов, крепкий, жилистый, мускулистый — настоящий силач. В выбеленных перекисью волосах, состриженных на висках и не тронутых на темени, проглядывали грязные белокурые пряди. Зубы были желтые, а злобные глаза сверкали словно бы со спинок пауков, ползущих по отвратительному лицу.

Пока дружки слезы льют над твоей дурацкой могилой, Найду чем заняться с тобой, с моей ненаглядной милой.

Отражение исчезло.

Мы любим мертвецов. Мы любим мертвецов. Да.

Заключительная вещь из альбома Элиса Купера «Billion Dollar Babies» закончилась, но пластинка продолжала крутиться, из-под иглы проигрывателя неслось шипение и размеренные щелчки. Спустя несколько секунд мужчина вернулся.

Вурдалак успел облачиться в длинную серую накидку и серые резиновые бахилы, доходившие почти до талии. Под накидкой было тяжелое серое пальто, перехваченное кушаком, и страховочный пояс. Голову прикрывали серый цилиндр и черный парик; грязные спутанные пряди свисали вдоль щек. Одной рукой в перчатке Вурдалак крепко сжимал электрический фонарь, другой — острый двуручный топор.

Землистая рука вновь протянулась к старинной резной раме.

Элис прошел сквозь зеркало и углубился в лондонскую канализацию.

17: 09

По железным скобам, вбитым в отсыревший кирпич, Вурдалак спускался в круглый колодец. Фонарь перекочевал под мышку, топор висел в прикрепленной к поясу специальной петле. Свет электрического фонаря скользил по ровным рядам кирпичной кладки, прогоняя пугливую тень. Спустившись на двадцать футов, Вурдалак очутился на бетонной площадке.