Вулканы не молчат - [26]

— Можешь собираться. Только так: очередная оказия будет дней через пять. Повезут часть снаряжения, кое-кого из наших и московских киношников. Ты не рвись. Поедешь со мной, попозже.

А через день вдруг сообщил:

— Придется еще потерпеть. Улетаю в Москву, оттуда — в Киев.

Со дня разговора с заместителем редактора прошло почти двадцать дней. Мою командировку не отменили только потому, что зам никогда не отказывался от своих решений. «Слабонервные» давно не звонили, а он каждый день приветствовал меня все тем же вопросом: «Ну так что мы скажем народу?..»

— Геннадий Порфирьевич, что я скажу начальству?

— Скажи, Алаид нас дождется. Ты хоть, узнай, зачем еду?.. Научное судно «Вулканолог» наконец-то начинают строить!

— Не Алаид ли помог?

— ДВНЦ[4]. Кажется, новый центр по-хозяйски берется за дело.

Вдруг позвонила жена вулканолога, который был на острове и которому я взялся доставить посылку с фотопленками. Расстроенная, она сказала, что заберет посылку обратно.

— Лагерь эвакуируют. Там нечем дышать — сплошные газы. А у него, — добавила она сверх того, что собиралась сообщить, — хроническая пневмония.

Много лет назад случайно побывав под извержением Безымянного в поселке Ключи, я знал, что значит дышать воздухом вулкана. Ты прячешь лицо в шарф, заслоняешься воротником, а горячий настой сероводорода вливается в тебя, словно под напором ингалятора, остро вонзается в легкие, вызывая предвещающее рвоту головокружение.

Панический звонок заставил меня обратиться к Юрию Дубику, временно заменявшему Геннадия. Высокий, медлительный, он пошевелил, не скрывая усмешки, нижней, чуть выпяченной губой.

— Не снимаем, а сменяем. Все по плану. Одних вывозим, других будем забрасывать.

Геннадий прилетел 24 июля.

— Жив?.. Командировку не отменили? Отход послезавтра.

На сборный пункт к институту я пришел, как мне думалось, экипированным по всем полевым правилам: в джинсах, шерстяном свитере, штормовке и туристских ботинках.

За ботинки я получил от начальника экспедиции первый выговор.

Возле института стоял трехосный грузовик «шестерка». Над бортами кузова, неровно прорисовываясь под брезентом, высился штабель разнокалиберных ящиков. Отдельно от них, у заднего борта, обосновалась железная бочка.

В свободном углу машины сидел белоголовый мальчик, Рядом, свесившись за борт, покачивала тряпичными ушами черная голова собаки. И мальчику и собаке было скучно. Во дворе института не было той возбужденной суеты, которая обычно предшествует большому отъезду. Лишь в стороне от грузовика в оранжевом костюме альпиниста одиноко прохаживался высокий молодой мужчина с длинным лицом и крупными выпуклыми губами. Костюм да еще фотоаппарат с накрученным на руку ремешком указывали на то, что незнакомец имеет отношение к нашим сборам.

В кабине, обходя грузовик, я увидел молодую женщину в зеленой кепочке. Рассмотреть не успел — стоять и приглядываться было неудобно. Кажется, островатый, чуть-чуть вздернутый нос. Кажется, с веснушками.

Появившись в дверях подъезда, Геннадий заговорил о своих заботах так, будто продолжал рассказ, начало которого я уже слышал.

— Представляешь, сколько избегал?.. Дали помощников, а они что: пока пальцем в каждую мелочь тыкал, все было нормально. Потом отвлекся, там ерунда оставалась — купить ящик сгущенки и мешок хлеба. Так этим друзьям вместо молока подсунули свиную тушенку. Хлеба вообще не купили.

Замолчал, резко крутнул головой.

— Николай, а ты чего там бродишь? Еще не знакомились?.. Смотри-ка, и тут без начальника не могут. Это, — кивок в мою сторону, — тот самый журналист, которого «злодей» Авдейко не пускал на прорыв. А это — Николай Якунин, бывший сотрудник института. Беглец-изменник. Теперь, видишь ли, ради Алаида взял отпуск.

Геннадий поднял глаза к кузову, подмигнул мальчику.

— Этих представлять?.. Мой Саша, пришел проводить. А рядом — Питкин. Поплывет с нами.

Пес заскреб лапами по борту, примеряясь, как удобней спрыгнуть на землю. Авдейко его осадил:

— Не смей, Питкин!.. Я занят.

И снова ко мне:

— Кого еще не представил?

— Женщину в кабине.

— Заметил, ишь ты — уже заметил!.. — Геннадий весело погрозил пальцем. — Женщина в кабине — наша лаборантка. Нина Маркова. Специально взял. А то огрубеете, умываться перестанете.

Словно прикидывая, как бы я выглядел в дикости, он осмотрел меня сверху донизу и задержался на ботинках.

— Турист. Нет, Николай, ты посмотри на этого туриста. Никак в Паратунку[5] собрался?.. Вот что, — продолжал он, обращаясь непосредственно ко мне, — беги за сапогами. Ботинки — это для лагеря. А на прорыве без сапог делать нечего.

Вернувшись, я увидел еще одного участника экспедиции. Он был пятым, и, как мне сказали, последним. Среднего роста, голова седая, а усы, круто свисавшие до самого подбородка, черные, без подсветки. Здороваясь со мной, он улыбнулся. Под чернотой усов белые, словно под линейку составленные зубы сверкнули необычно ярко.

— Цюрупа. Алексей Игоревич.

Еще раз улыбнулся.

— В порядке уточнения: Алеша.

К причалу, возле которого стоял военный корабль, машина подойти не смогла — не было подъездного пути. Все, что было с верхом наставлено и навалено в ее кузове, пришлось метров за триста перетаскивать на руках.