Вулфхолл, или Волчий зал - [210]

Ему было тогда лет шесть. Отцовский подмастерье ковал гвозди из ошметков металла, самые простые – заколачивать гроб. В пламени горна раскаленные гвозди светились желтым.

– А для чего надо заколачивать покойников?

Не прерывая работы – два удара, и шляпка готова, – подмастерье ответил:

– Чтобы страшные мертвяки не вылезали из гробов и не гонялись за нами.

Теперь он знает, что все не так: не мертвые преследуют живых, а живые – мертвых. Кости и черепа вытряхивают из саванов, в лязгающие челюсти, как камни, бросают слова. Мы исправляем книги, оставшиеся от покойников, переписываем их жизнь. Томас Мор распустил слух, будто Билни на костре отрекся от своей веры; не удовольствовавшись тем, что отнял у Билни жизнь, вознамерился отнять и смерть.

Сегодня Мора сопровождал на эшафот Хемфри Монмаут, выборный шериф Лондона. Такой хороший человек не станет радоваться, что гонитель и гонимый поменялись местами, но, может быть, мы порадуемся за него?

Мор на эшафоте, в грубом сером плаще своего слуги, Джона Вуда. Говорит с палачом – видимо, отпускает шутку. Вытирает капли дождя с лица и бороды. Сбрасывает вымокший по подолу плащ. Встает на колени перед плахой. Губы шепчут последнюю молитву.

Вместе со всеми зрителями он закрывает лицо плащом, становится на колени и лишь после тошнотворного звука топора, рассекающего плоть, быстро вскидывает голову. Тело будто отпрыгнуло от удара и сложилось, как стопка ветхого тряпья, – внутри, он знает, еще бьется пульс. Он осеняет себя крестом. Прошлое тяжело смещается в нем, словно оползень.

– Итак, король, – говорит он. – Из Глостера в Торнбери. Потом – к Николасу Пойнзу в Айрон-эктон. Пойнз хоть понимает, на что себя обрек? Оттуда в Бромхем…

Меньше года назад один иностранный ученый написал историю Англии, в которую не включил короля Артура на том основании, что его не было.[111] Вполне веское основание, но Грегори говорит, нет, историк не прав. Потому что если это так, что будет с Авалоном? С мечом в камне?

Он поднимает глаза:

– Рейф, ты счастлив?

– С Хелен? – Рейф краснеет. – Да, сэр. Как никто в целом свете.

– Я знал, что твой отец успокоится, как только ее увидит.

– Это все только благодаря вам, сэр.

Из Бромхема – это у нас начало сентября – в Винчестер. Дальше Бишопс-Уолтем и Олтон. Из Олтона в Фарнхем. Он прокладывает маршрут. Надо рассчитать так, чтобы к началу октября король вернулся в Виндзор. На странице у него схематическая карта, Англия в чернильной мороси, внизу – названия городов и даты.

– Остается еще дня четыре, даже пять. Отлично. Кто сказал, что я никогда не отдыхаю?

Перед словом «Бромхем» он ставит на полях точку и тянет от нее через всю страницу длинную стрелку.

– До Винчестера у нас в запасе несколько дней, и знаешь что, Рейф? Думаю, мы навестим Сеймуров.

Он записывает.

Начало сентября. Пять дней. Вулфхолл.

От автора

Во многих частях средневековой Европы новый год начинался 25 марта, на Благовещение, когда, по преданию, ангел возвестил Марии, что она беременна Иисусом. В 1522-м венецианцы перенесли начало года на 1 января, за ними последовали другие страны, хотя Англия и тянула с переходом до 1752-го. В этой книге, как и в большинстве исторических романов, отсчет ведется от 1 января – святочного дня, когда происходил обмен подарками.

Распорядитель кардинальского двора Джордж Кавендиш после смерти Вулси удалился в деревню и в 1554-м, после воцарения Марии, начал писать книгу «Покойный кардинал Томас Вулси, его жизнь и смерть». Это не всегда точный, но очень трогательный, живой и увлекательный рассказ о карьере кардинала Вулси и роли в ней Кромвеля. Книга многократно издавалась; в интернете можно найти текст, в том числе и в исходной орфографии. Влияние ее на Шекспира несомненно. Кавендиш писал свою книгу четыре года и умер в год восшествия Елизаветы на престол.

Благодарности

Я хотела бы поблагодарить Делит Нейл за валлийский, Лесли Уилсон – за немецкий и даму из Норфолка за фламандский. Гуаду Абаль – за песню, Джудит Флендерс – за то, что она меня выручала, когда я не могла попасть в Британскую библиотеку. Доктора Кристофера Хейга – за великолепный обед в Вулси-холле Крайстчерча. Иена Роджерса – за совместное паломничество в Кентербери и посещение «Герба Кранмера» в Эслоктоне. Джеральда Макьюена – за то, что возил меня на машине и мирился с тем, что я целиком поглощена работой. Моего агента Билла Гамильтона и моих издателей – за содействие и поддержку. А главное, доктора Мэри Робертсон; она занимается жизнью Кромвеля профессионально и на протяжении всей книги помогала мне словами ободрения и советами, терпеливо выслушивала мои сбивчивые измышления и была так добра, что признала нарисованный мною портрет. Ей посвящена эта книга с моими благодарностями и любовью.

Послесловие научного редактора

Томаса Кромвеля непросто любить. При жизни он был одним из самых ненавидимых людей в Англии. Этого «выскочку» обвиняли в том, что он буквально «прогрыз» себе дорогу из лондонского предместья к вершинам власти, потеснив родовитых советников короля, в том, что был готов удовлетворить любые амбиции и желания государя, невзирая на жертвы, которые они влекли за собой, и не гнушаясь никакими средствами. В то же время в нем подозревали циничного «макиавеллиста», беззастенчиво манипулировавшего своим господином. В XVI веке, когда рушились устои церкви, а привычные моральные ценности подвергались сомнению, призрак макиавеллизма тревожил Европу. Прозвище «макиавель» стало клеймом, которым награждали многих удачливых политиков (порой те, кто и сам вполне заслуживал его). Счет, предъявлявшийся Кромвелю современниками, был длинным: предав своего покровителя кардинала Вулси, он узурпировал влияние на короля, в угоду сластолюбию и тщеславию которого совершил Реформацию, разрушил монастыри, пустив монахов по миру, ограбил гробницы святых, развеяв их прах. По его приказу статуям в церквях уродовали лица и отбивали руки, а в ценнейших средневековых рукописях вымарывали изображения пап и святых, почитавшихся веками. Он взнуздал и поставил страну на дыбы, отправляя на дыбу и костер тех, кто сопротивлялся королевской Реформации.