Вуивра - [62]

— В её замок, который принадлежит ей, или если тебе угодно, в замок её родителей. Приезжаю. Останавливаю свой автомобиль. Нажимаю гудок. Родители её выглядывают. «Что это такое?» — спрашивают они. А я высовываюсь из машины, приподнимаю шляпу, привет папаше, привет мамаше. «Виконт де Реквием», — представляюсь я им. А они — люди вежливые, и потому выходят меня встречать. Пока они ведут меня на кухню, мы беседуем. «Вы выпьете с нами стаканчик вина?» — предлагают они мне. На что я им отвечаю: «Нет, благодарю. Я не пью. Лучше стакан воды».

Растроганный Реквием даже прервал свой рассказ, чтобы полюбоваться собой. Удивившись собственным словам, он ощутил потребность повторить их:

— «Лучше стакан воды». Заметь, погода-то жаркая. Не то чтобы у меня не был припрятан в автомобиле целый бочонок вина, но всё-таки. Родители тут сразу понимают, с кем имеют дело. Они начинают интересоваться моими делами. Ну а я рассказываю про мои владения. Вон те поля, которые вы видите вон там, они мои. А вон там внизу луга, они тоже мои. И так далее. И всё это правда, потому что я только что их купил. Конечно, дорого заплатил, ну а мне-то что? Родители, я вижу, переглядываются и размышляют. И вот как они рассуждают: хорошо одетый мужчина, с автомобилем, с прекрасными манерами, с собственностью — такое на дороге не валяется. Они вдруг говорят мне: «А знаете, у нас есть дочь». Ну а я как бы невзначай: «Да ну, у вас есть дочь?» — «Да вот, есть, — отвечают они мне. — Ей двадцатый годок пошёл, но вот с недавних пор у неё какой-то очень печальный вид». А я им говорю: «А у меня сейчас как раз всякие мысли на этот счёт».

Рассказ Реквиема продолжался ещё долго, и в нём была масса разных эпизодов. Например, когда вечером его пригласили остаться на ночь в замке, и он навестил дочку хозяев в её спальне, то хотя в том и не было никакой необходимости из-за их отношений в прошлом, вёл он себя как почтительный возлюбленный.

— Вот что бы стали делать на моём месте другие мужчины, возьми, к примеру, того же самого Бейя? Первым делом полезли бы её лапать. А при этом, заметь, это вовсе не значит, что мне не хватает желания. Она ведь лежит в своей постели, разве не так? Только я-то ведь знаю, что такое любовь! Любовь, она же не столько в том, чтобы расстегнуть ширинку, как многие считают. Главное в любви — это, скорее, как поговорить о ней. И вот, скажем, я сажусь рядом с кроватью, курю сигару и беседую. Ни единого грубого слова ты от меня не услышишь. Беседую, посмеиваюсь себе, спрашиваю её: ну как дела, всё хорошо? В общем, веду галантную беседу.

Наконец, благополучно завершив переговоры с родителями, Реквием заключил:

— Месяца не пройдёт, как ты меня увидишь здесь опять вместе с ней, и мы поженимся в присутствии мэра и священника. Да-да, месяца не пройдёт. За это время, я думаю, у нас здесь никто не помрёт. Я прямо не вижу сейчас никого в Во-ле-Девере, кто бы собирался сыграть в ящик. Я, конечно, понимаю, что если бы меня тут не было, кого-нибудь всегда нашли бы, чтобы выкопать могилу, но всё-таки мне было бы это неприятно.

Арсен расстался с могильщиком не без ощущения грусти. С одной стороны, ему внушали тревогу замыслы Реквиема, а с другой — он, разумеется, не мог не сравнивать любовь могильщика с зыбкостью собственных чувств, и ему становилось стыдно за ту ловкую игру, которую он вёл ради того, чтобы жениться на дочери Вуатюрье. Идя по лугу к своему дому, он заметил рядом с фруктовым садом Мендёров бредущую по дороге Белетту. Она, как обычно, возвращалась из церкви по меньшей мере на четверть часа раньше Луизы с невесткой, которые задерживались на кладбище. Арсен с тоской подумал о том, что, когда он женится, ему придётся с ней расстаться. Собственно, это должно было стать единственным более или менее острым сожалением в его новой жизни. Ведь что касается разлуки с матерью, то для парня это событие не лишено своеобразной прелести. Подобное расставание ещё в большей степени, чем сам брак, знаменует собой начало новой жизни. Возможно, Виктор, живший вместе с Эмилией под одной крышей с матерью, потому и остался как бы несовершеннолетним, что в его судьбе не хватило какого-то нового, свежего сока, и это сделало его таким вялым, дотошным и резонёрствующим. Арсен с удовлетворением думал о том, как он уйдёт от всей семьи. Но ведь Белетта не была членом семьи. Пожалуй, во всей её хрупкой фигурке чувствовалось скорее нечто враждебное духу их дома. На дружеские чувства Арсена она отвечала капризной, требовательной, а порой и агрессивной нежностью, которая подвергала испытанию его благодушие, однако ему нравился этот дикарский и несозвучный семейной обстановке нрав, придававший их отношениям оттенок сообщничества. Он шёл по лугу и улыбался, вспоминая о некоторых выходках Белетты, о том, как она злилась, хитрила, лгала, и всё это обретало в его глазах какое-то неуловимое детское очарование.

На ферме царило безмолвие. На другом конце двора, под орешником, спал пёс Леопард. Белетта, вероятно, в этот момент снимавшая в своей комнате шляпу, оставила дверь риги приоткрытой. Арсену захотелось увидеть её и послушать её болтовню. Чтобы не привлекать внимания Виктора, скорее всего, читавшего на кухне газету, он старался ступать по редким пятнам травы, смягчавшим его шаги. Даже короткий разговор с братом нагнал бы на него тоску. Пройдя через ригу, он толкнул дверь комнаты для инвентаря и в оцепенении застыл на пороге. Белетта, у которой не хватило присутствия духа даже на то, чтобы встать, когда она услышала его шаги по риге, лежала в постели и смотрела на него взглядом безумного животного. Виктор, стоя посреди комнаты, поддерживал обеими руками брюки, не решаясь застегнуть их, чтобы не уронить собственного достоинства. Арсен тут же вышел, не закрыв дверь. Случайно рука его задела вилы, прислонённые к стене риги. Он схватил их с твёрдым желанием убить и вернулся в комнату. Белетта в постели плакала. Виктор прочёл в глазах брата свой приговор. Он попытался было защититься руками, но тут же опустил их, потому что ему пришлось подхватить спадавшие брюки. Этот смешной и жалкий жест на секунду поколебал смертоносную решимость Арсена, и он ограничился тем, что ударил его в челюсть ручкой вил. Виктор хрюкнул от боли. Изо рта у него потекла струйка крови, которая закапала с подбородка на рубашку. Уже жалея о проявленной слабости, Арсен повернул вилы остриём в сторону Виктора и посмотрел ему на живот, но ударить не смог. Белетта схватилась руками за стальные зубья и повернула их так, что они коснулись её кофточки. Не смея поднять глаза, она опустила голову, и прядь волос упала ей на нос. Взгляд Арсена задержался на этих хрупких формах, на худых девчоночьих плечах, смиренных и невзрачных, на мокром от слёз личике. Когда он заметил этот детский стыд, он и сам ощутил тоже что-то похожее на стыд, и тут же — нежность и страдание. Он бросил вилы, и убежал, чтобы не расплакаться в присутствии брата.