Вуивра - [11]

Шрифт
Интервал

Белетта рассмеялась, но лицо её побледнело от охватившей душу тоски, а взгляд сразу стал каким-то отрешённым.

— Это для неё самое что ни на есть время, — поддержала сына Луиза Мюзелье. — В такую чёрную ночь, как эта, когда на дорогах тепло и приятно, тварь Фарамина не может удержаться, чтобы не выйти из леса. Ей нужно поскакать на воле.

Виктор не без удовольствия подумал о том, какую жестокую игру он только что затеял. Ещё накануне, после ужина, мать начала пугать служанку этой самой сказкой, чтобы наказать её, а может, и для того, чтобы разубедить её таким способом выходить на дорогу, чтобы встречаться с Арсеном, как она это делала каждый вечер. Склонившись над своей щёткой, Белетта опасливо смотрела на хозяйку из-под непокорной пряди, падавшей ей то на один глаз, то на другой.

— Я же знаю, что всё это неправда. Никакой твари Фарамины и не существует вовсе.

— Не существует? Ну так ты сходи да спроси у Клотера Герийо, существует она или нет. Он её видел, так что он тебе всё расскажет. Да и я тоже, может, припомню.

Стремясь убедить служанку, Луиза начала рассказывать историю Клотера и мало-помалу сама увлеклась своим рассказом.

— Сказать, чтобы это было вчера, так нет, я не скажу, ясное дело, это было не вчера, я говорю о том ещё времени, довоенном, сорок лет назад, и даже больше того. Вот, вспомнила, это было как раз тем летом, когда у Бувьона горело, вы знаете их дом, по левую руку, там, где две крыши соединялись под углом, немного в глубине. Хотя нет, Виктор, ты его не знал. Подумать только, Клотер-то тогда только-только женился. А его жена, бедняжка Леонтина, она была Турнер, из тех Турнеров, что в Ронсьере, по ремеслу-то они все плотники. Приличные люди, работящие. Дом, где все знали, как себя вести. И вот в один прекрасный день, как вы сейчас сказали бы, а было это в конце июня, случилось так, что Клотеру понадобилось идти туда по делу. Какое уж там дело, может, я тогда-то и знала, какое, а вот сейчас, столько времени прошло, что я уж даже и запамятовала. Если всё держать в голове, сами подумайте. Ну и вот, отправляется он, значит, туда, приезжает, делает свои дела, а вечером остаётся ужинать у своих тестя с тёщей. Вы же сами знаете, что это такое, когда люди встречаются, об одном надо поговорить, о другом, всегда найдётся, что сказать, а там уж и одиннадцать часов на дворе. А от Ронсьера досюда почитай километров пять или шесть будет. Это не так уж и далеко, особенно если как раньше, в то время, про которое я вам говорю, ходили на своих ногах и ног-то не жалели. Ну и вот, когда полночь пробило, собирается всё же мой Клотер в путь. Одним — до свидания, другим — до свидания. Ты главное, говорит ему тесть, не встреть тварь Фарамину. Он-то ему, сами понимаете, говорил смеху ради. Шутил он так. Ночь тогда была хорошая, летняя, но безлунная. Выходит, значит, мой Клотер из Ронсьера, проходит Два Дуба, и вдруг ему как в голову ударит, что идёт кто-то за ним. Шаг-то мягкий такой, словно босиком кто идёт или будто зверь какой лесной. Оборачивается он, даже и не думает ещё ни о чём, не тревожится, оборачивается и ничего не видит. На выходе из Ронсьера лес подступает к дороге с обеих сторон совсем вплотную. Даже когда луна светит, чернота там, как в могиле. Ладно, думает себе Клотер, собака там или кошка, кто бы ни был, не съест же она меня. А сам всё-таки шажочки-то побольше делает. И слышит, шум-то сзади вдруг начинает приближаться; то ли человек идёт, то ли зверь какой с десятью лапами, никак не меньше. А кругом лес-то всё не кончается. Он поторапливается, а тварь чуть не на пятки ему наступает. Прямо слышно, как дышит. Ха, ха, прямо в шею так вот делает. Ха, ха! Ха, ха! И чувствует он, как один раз, потом второй волосатая лапа ему по руке проводит и по лицу.

Луиза прервала свой рассказ, чтобы пойти вылить во двор воду после мытья посуды, а когда вернулась, то притворилась, что больше и не думает рассказывать. Белетта, застыв с щёткой на весу, с болезненным нетерпением ждала продолжения. Между тем Эмилия расставляла посуду в шкафу, и этой работы ей вполне хватало, чтобы больше не думать ни о каких Фараминах. Виктор, слушавший невероятную историю вполуха, в этот момент проверял содержимое школьных ранцев двух своих сыновей. Поскольку Луиза была слишком горда, чтобы самой вернуться к рассказу, история про Клотера вполне могла бы остаться недосказанной. Белетта поняла, что если просьбы не последует, то это будет ударом по самолюбию хозяйки, и, желая отомстить ей, принялась опять скоблить стол. Но в конце концов не выдержала и, помимо собственной воли подняв голову, всё же спросила:

— А потом? Что потом случилось?

— Потом? Ах да, — сказала Луиза, вроде бы не очень торопясь продолжить рассказ. — На чём же это я остановилась? Сейчас. Так вот, как только Клотер вышел из леса, оборачивается он и видит чудовище. О! Ну конечно, насколько можно было что-нибудь разглядеть при свете звёзд. Господи, оборачивается, а перед ним — три головы, бледные такие, всё равно как у мертвецов, боже, и на каждой-то голове по одному большому глазу посреди лба, и качаются все эти головы на длинных шеях со змеиной кожей. А что больше всего его поразило, так это то, что величина этих голов не оставалась одной и той же. От размера тыквы они уменьшались до размера яблока, но не все вместе, а по очереди. Из тела-то он ничего и не видел, кроме серёдки, только вздутое брюхо совсем почти без волос и мягкое, как у крысы. Как сказал Клотер мне как-то раз, он думает, что тело-то у этого зверя нигде и не кончалось, будто края его смешивались с ночью. Представьте-ка себе такое. Ну мой Клотер тут так перепугался! И пришла ему в голову мысль перекреститься. Перекрестился раз, перекрестился десять раз и «Отче наш» прочитал и «Слава Тебе, Боже». В такой момент молитва на ум легко идёт. Да, прочитал, и что же? Эта тварь Фарамина, ей всё нипочём. И молитвы ей были вроде как песенки. Не смутилась даже, идёт рядышком с ним. Он-то старается и не смотреть на неё, а она как вытянет шею да как подтянет прямо ему под нос то одну голову, то другую, а то и три разом. А потом ещё и разговаривать начала. «Иди, — говорит она ему, — в лес, нас с тобой в полночь ждут». Вот тут-то Клотер и потерял голову. Да и то, поставьте-ка себя на его место. Он как пустился бежать, бежит как очумелый, прямо перед собой, всё прямо и прямо, бежит и бежит. А тварь-то тоже не отстаёт, а он, он чувствует себя так, будто даже темень сопротивляется ему. В конце концов он уже и идти даже не мог, стал спотыкаться, изнемогать. Ну а этой твари Фарамине только того и нужно. Она вскакивает на него, хватает его и начинает валять по земле. К счастью, тут он услышал, как лошадь где-то звенит колокольчиками, и закричал. А это были Кудрье, которые возвращались из Омона, где продавали свою муку. Когда они подняли Клотера, он лежал на дороге без сознания, всё лицо в крови, а одежда порвана. Можете себе представить, каково ему было.


Еще от автора Марсель Эме
Красная книга сказок кота Мурлыки

«Сказки кота Мурлыки» являются классикой детской литературы. Сестер Дельфину и Маринетту и их друзей, животных с фермы, знают даже те, кто никогда не слышал имени Марселя Эме. Надеемся, что с ними подружатся и наши читатели — и взрослые, и дети.


Голубая книга сказок кота Мурлыки

«Сказки кота Мурлыки» являются классикой детской литературы. Сестер Дельфину и Маринетту и их друзей, животных с фермы, знают даже те, кто никогда не слышал имени Марселя Эме. Надеемся, что с ними подружатся и наши читатели — и взрослые, и дети.


Красавчик

В жизни героя романа Рауля Серюзье происходит чудо: из тридцативосьмилетнего респектабельного буржуа, примерного отца и преданного супруга он вдруг превращается в молодого красавца. Различные перипетии, забавные и грустные, которые приходится пережить Раулю в связи с неожиданной метаморфозой, и составляют содержание книги.


Вино парижского разлива

Марсель Эме (1902–1967) — всемирно известный писатель, продолжатель лучших традиций французской литературы, в произведениях которого причудливо сочетаются реализм и фантастика, ирония и трагедия. В России М. Эме известен главным образом детскими сказками и романами. Однако, по мнению критиков, лучшую часть его творческого наследия составляют рассказы, в том числе и вошедшие в этот сборник, который «Текст» издает второй раз.«Марселю Эме удается невозможное. Каждая его книга может объединить, пусть на час, наших безнадежно разобщенных сограждан, растрогать самых черствых, рассмешить самых угрюмых.


Ящики незнакомца. Наезжающей камерой

Романы французского писателя Марселя Эме (1902–1967) «Ящики незнакомца» и «Наезжающей камерой» публикуются на русском языке впервые. По усложненности композиции и нарочитой обнаженности литературных приемов они близки исканиям некоторых представителей «нового романа», а также линии абсурда у экзистенциалистов.В романе «Ящики незнакомца» на фоне полудетективного, полуфантастического сюжета с юмором, доходящим до сарказма, представлены странно запутанные взаимоотношения героев с их маленькими сиюминутными трагедиями и глобальными философскими изысканиями.Как будто в старой киноленте мелькают герои романа «Наезжающей камерой», в котором дерзко сочетаются глубокие чувства с низменными инстинктами, восхищенные эстетские разговоры с откровенной глупостью, благородная дружба с равнодушным предательством.


Проходящий сквозь стены

Марсель Эме (1902–1967) — один из самых замечательных французских писателей. Его произведения заставляют грустить, смеяться, восхищаться и сострадать. Разве не жаль героя его рассказа, который умел проходить сквозь любые препятствия и однажды, выбираясь из квартиры своей возлюбленной, неожиданно лишился своего дара и навсегда остался замурованным в стене? А умершего судебного пристава, пожелавшего попасть в рай, Господь отправил на землю, чтобы он постарался совершить как можно больше добрых дел и заслужить безмятежную жизнь на небесах.


Рекомендуем почитать
Тэнкфул Блоссом

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Шесть повестей о легких концах

Книга «Шесть повестей…» вышла в берлинском издательстве «Геликон» в оформлении и с иллюстрациями работы знаменитого Эль Лисицкого, вместе с которым Эренбург тогда выпускал журнал «Вещь». Все «повести» связаны сквозной темой — это русская революция. Отношение критики к этой книге диктовалось их отношением к революции — кошмар, бессмыслица, бред или совсем наоборот — нечто серьезное, всемирное. Любопытно, что критики не придали значения эпиграфу к книге: он был напечатан по-латыни, без перевода. Это строка Овидия из книги «Tristia» («Скорбные элегии»); в переводе она значит: «Для наказания мне этот назначен край».


Призовая лошадь

Роман «Призовая лошадь» известного чилийского писателя Фернандо Алегрии (род. в 1918 г.) рассказывает о злоключениях молодого чилийца, вынужденного покинуть родину и отправиться в Соединенные Штаты в поисках заработка. Яркое и красочное отражение получили в романе быт и нравы Сан-Франциско.


Триумф и трагедия Эразма Роттердамского; Совесть против насилия: Кастеллио против Кальвина; Америго: Повесть об одной исторической ошибке; Магеллан: Человек и его деяние; Монтень

Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881 — 1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В девятый том Собрания сочинений вошли произведения, посвященные великим гуманистам XVI века, «Триумф и трагедия Эразма Роттердамского», «Совесть против насилия» и «Монтень», своеобразный гимн человеческому деянию — «Магеллан», а также повесть об одной исторической ошибке — «Америго».


Нетерпение сердца: Роман. Три певца своей жизни: Казанова, Стендаль, Толстой

Собрание сочинений австрийского писателя Стефана Цвейга (1881–1942) — самое полное из изданных на русском языке. Оно вместило в себя все, что было опубликовано в Собрании сочинений 30-х гг., и дополнено новыми переводами послевоенных немецких публикаций. В третий том вошли роман «Нетерпение сердца» и биографическая повесть «Три певца своей жизни: Казанова, Стендаль, Толстой».


Том 2. Низины. Дзюрдзи. Хам

Во 2 том собрания сочинений польской писательницы Элизы Ожешко вошли повести «Низины», «Дзюрдзи», «Хам».