Вторжение - [4]

— Нет, я помню это зелёное пятно на полке, точно, где я её и оставил. — Тим предпочитал ярко-зелёные пачки. — Я покажу тебе, они в коробке в буфете.

Когда он вышел, Лиз скрестила голые ноги. Она припомнила поднятую штору в спальне, попробовала связать её с пропавшими сигаретами и отбросила эту мысль. Вмешательство посторонних тем вызвало у неё раздражение. Она хотела иметь дело с Тимом.

— Чертовски странно. — Он вернулся с зажжённой сигаретой в руке и пачкой, оттопыривавшей нагрудный карман рубашки. И если сражению предстояло возобновиться, Тим успел укрепить свою оборону. Она ринулась в атаку.

— Так если ты говорил не обо мне, почему ты в качестве примера привёл планирование семьи?

— Послушай, Лиз. Давай оставим это. — Он откинулся на спинку кресла. — Если я тебя обидел, то приношу свои извинения.

— То есть, ты признаёшь, что вёл речь обо мне?

«Чёрт бы побрал эти узы брака», — подумал он. Почему они вынуждены всё время пикироваться, как дети, которых надолго заперли вдвоём в комнате?

— Нет, не признаю. Может, я сделал это подсознательно. В таком случае, что ж, не обращай внимания. Обещаю, что больше это не повторится. — Но кто может контролировать своё подсознание? — О’кей, Пусс?

Снова назвав её «Пусс», Тим заметил, что она несколько расслабилась. Лиз поняла, что, выйдя из себя, она потеряла преимущество.

— Ладно, постараюсь пропустить это мимо ушей… Но, откровенно говоря, Тим, почему мы не можем обсудить то, что нас разделяет? В противном случае нашим отношениям постоянно будет что-то мешать. — Она сделала паузу. — Людям, которые не могут разговаривать друг с другом, в конце концов приходится говорить со своими адвокатами.

— Лиз, в округе Мерсер нет атторни, включая меня, который может разобраться в наших делах. И ты это знаешь. — Он изучал её, испытывая странное смешение агрессивности и нежности. У Бретертонов он, в самом деле, вёл себя не лучшим образом, но как объяснить ей, что вот уже несколько месяцев на него то и дело наваливается беспричинное беспокойство? — Мы разные люди. Я знаю, ты считаешь меня чрезмерно негибким. Предполагаю, что про себя ты называешь меня упёртым. Я таков. И тут ничего не сделаешь. — Он осознавал, что как только слова начинали складываться в предложения, они уже искажали его мысли. Он хотел сказать совершенно другое. — Ты же предпочитаешь быть как бы в свободном плавании, меняя свои взгляды и пристрастия. Но подумай обо всём, что связывает нас — дети, Фейрхилл, тринадцать лет вместе, теннис, постель, друзья… Чёрт побери, да понадобится сущий кудесник, чтобы разобраться во всём этом и отделить нас друг от друга.

Этот перечень вызвал у Лиз раздражение. Ну почему Тим хоть один раз не может поговорить прямо и открыто? Он проронил слово «постель» совершенно равнодушно, упомянув её между «теннисом» и «друзьями», хотя оба знали, что она была самой важной частью их брака — порой с её помощью затягивались раны, которые они наносили друг другу, а порой она просто укутывала их тёплым плотным коконом. И она понимала, что без такого убежища они просто потеряли бы друг друга.

И он даже не упомянул облигации, те 200 правительственных облигаций, по 5000 долларов каждая, преподнесённые им её отцом, который торжественным рокочущим голосом объявил о своём даре. С финансовой точки зрения, они были связующей силой их брака, ибо принадлежали «Тимоти Раш Кроуфорду-младшему ИЛИ Элизабет Фейрклот Кроуфорд». Стив Фейрклот обожал своего зятя не меньше, чем любил дочь, и он крепко-накрепко привязал их друг к другу клейкой бумажкой финансового характера; упругую вяжущую силу миллиона долларов не разорвать, ибо они были юридическим признанием доверия их союзу — или же они тонко намекали на недоверие? Этот маленький союз «или» был источником бесконечных сложностей, которые опутывали куда основательнее, будь там скромный союз «и». С юридической точки зрения любой из них мог превратить в наличные одну или больше облигаций, не советуясь с другой стороной, но кто бы на это рискнул — или испытал бы желание? Старый Стив хорошо сформулировал: «Оба вы свободные в своих действиях и честные взрослые люди, но на вас вечно будут лежать путы вашей свободы и вашей чести». Так просто и в то же время так невыносимо сложно с этической точки зрения. Всё это так разнится с Фейрхиллом, 65 акров которого когда-то были известны, как Оук-фарм, пока Тим не переименовал поместье в её честь. К Тиму оно перешло прямо от Тима-старшего. Тут он родился, сюда они с Лиз вернулись после смерти его отца, здесь росли Скотт и Холли. Большой Тим ничем не походил на хитрого и непроницаемого Стива Фейрклота. Он просто оставил поместье своему сыну. И точка.

— Попытка отделиться друг от друга повлекла бы за собой жуткие сложности, исключая только судьбу Фейрхилла, — признала она. — И поэтому тем больше оснований поговорить о НАС.

— Благодарю вас, миссис Кроуфорд. — Наконец выпивка оказала на него своё воздействие, и он с облегчением, как скидывая тесные туфли, избавлялся от груза слов.

Лиз миновала холл и через столовую прошла на огромную кухню, выложенную изразцовыми плитками, с медным колпаком над плитой и с рядом медных кастрюль, которые, подобно трофеям, висели на стене; в другом углу высился величественный холодильник с морозильной камерой, как президент и председатель кулинарного сообщества. Она подошла к раковине.