Вторжение - [15]

Может быть, на самом деле ловушка захлопнулась десять лет назад, когда после первой в их браке ожесточённой ссоры Лиз на месяц улетела в Швейцарию. Тогда они были женаты всего три года и им ещё предстояло усвоить, что слишком тесная оболочка их союза может задушить мужчину и женщину, которые укрылись под её покровом. Они тогда были молоды, отчаянно самолюбивы и упрямы. Теперь ссоры с взаимными оскорблениями остались позади. В своё время они носили мучительный характер, когда на глазах рассыпались в прах все мечты. Поэтому Лиз очутилась в Швейцарии, а через несколько дней и он улетел в Акапулько. Когда через месяц они встретились в Фейрхилле, Лиз обливалась слезами радости и раскаяния и в ту ночь они решили зачать ребёнка. Но это потребовало времени, и Скотт родился значительно позже.

Тим вспоминал прошедшие события, думая об Акапулько. Время рассеивалось и исчезало, как лёгкие клубы дома, и в памяти с пронзительной ясностью мелькали лица и картины былого; он думал о Джинни Джонс, чувствуя рядом с собой стройное тёплое тело Лиз, и в то же время ему не давало покоя острое беспокойство о детях, которые, сами того не подозревая, стали заложниками.

Он видел перед собой панораму Акапулько, и «Вилла Вера» Тедди Штауфера, взнесённая высоко над заливом, блестела на солнце, как резной орнамент, вписанный в это пространство. Лёгкий ветерок морщил синюю поверхность гавани тихоокеанского побережья, надувал лоскутки белых парусов и срывал гребешки с волн. Он сидел на одном из надувных кресел, блаженно болтая ногами в тёплой воде. От слепящего солнца никуда было не деться, и он щурился даже за тёмными стёклами очков. У полукруглого бара под стеклянным навесом, располагалась голливудская публика. Все были разморены солнцем, говорить никому не хотелось, и только временами чей-то весёлый голос нарушал безмятежность дня. Стойку бара окружало кольцо загорелых тел; на женщинах были лишь узкие полоски материи, прикрывавшие груди и бёдра, а мужчины в купальных трусах щеголяли растительностью на теле. Люди постарше предпочитали располагаться на патио, а остальные полулежали на надувных матрацах, которые колыхались на мелкой половине бассейна, словно шляпки поганок. Тимом владела ленивая расслабленность этого дня, грудь охлаждала падавшая тень, ноги ощущали приятную влагу, и ему решительно не хотелось ни о чём думать.

Вода рядом с ним забурлила, он почувствовал брызги на руках и спине, и женщина, вынырнув из бассейна, расположилась на сиденьи рядом с ним. Она стянула белую купальную шапочку. У неё был несколько широковатый нос, полные губы и очень смуглая кожа. Кроме того, она была миниатюрной. Тим прикинул, что она весит не больше ста фунтов, вместе и с ленточкой её бикини и каплями воды на чёрной коже.

— Привет, — сказал он, преисполненный удовольствием от отдыха.

Она посмотрела на него.

— Привет, — выжидающе ответила она.

— Вы появились, как водяная нимфа.

Она вытерла лоб и лицо и поставила локти на стойку бара у бортика.

— Вы тут первый день? — говорила она как американка, с лёгким негритянским акцентом.

Он кивнул.

— Откуда вы знаете?

Забавляясь, она сделала вид, что старательно размышляет, сведя тонкие чёткие брови.

— Раньше я вас тут не видела. Кроме того, вы не типичны для «Виллы Вера». С одной стороны, характерная для горожанина бледность кожи. Она у вас, как рыбье брюшко. — Она пригладила короткие вьющиеся волосы.

— Я прикинул, что первые пару дней надо вести себя поосторожнее. — Эта женщина понравилась Тиму, но он чувствовал, что собеседница не торопится сокращать дистанцию. — Тут настоящее вавилонское столпотворение.

— Ага. И тут все живут в соответствии с его принципами.

— Вы здесь остановились?

Она улыбнулась.

— Неужели я произвожу такое впечатление? Нет, я снизу, из «Костеро». И прихожу сюда, чтобы понаблюдать за людьми.

— Я из «Американы», — сказал Тим. А затем, испугавшись, что разговор может сойти на нет, спросил: — А вы откуда? — Вопрос был типичен для обитателей «Американы», но он надеялся, что её ответ будет не столь банален.

— О, из самых разных мест. Главным образом, из Нью-Йорка. Но я не в отпуске. Я тут работаю.

— Чем вы занимаетесь?

— Пою, — сказала она. — В «Аку-Тики».

— Я там не был. Но думаю, что придётся посетить.

— Я изображаю то полинезийскую девушку, то побирушку из Чикаго.

— Меня зовут Тим Кроуфорд.

— Очень приятно. Я Джинни.

— Джинни… а дальше?

— Не притворяйтесь. Неужели я настолько неизвестна? — Дурачась, она обиженно надула губы и тут же улыбнулась ему. Он почувствовал, что удостоен признания. У неё было подвижное, полное весенней свежести лицо. Он прикинул, что ей не больше двадцати пяти лет. — Джонс, — сказала она. — Джинни Джонс.

— Могу ли я взять вам выпить, Джинни?

Она было задумалась, снова присматриваясь к нему.

— Ну, ладно. Спасибо. Банановый дайкири. В нём куча калорий, так что я думаю, вы основательно поправите здоровье, пока не избавитесь от них.

Так это и началось, сначала медленно и неторопливо, а потом к ним пришло ощущение крепнущей дружбы. Кстати, это было характерно для Акапулько.

Он заказал два банановых дайкири. Она рассказала, что приходит сюда почти каждый день, позволяет себе пропустить пару коктейлей, плавает в бассейне и устраивается вздремнуть, после чего к десяти часам отправляется в «Аку-Тики». Она знала многих из тех, кто жарились под солнцем на «Вилле Вера» и показала Тиму кое-кого из них… Подчёркнуто мужественный диск-жокей из Филадельфии, который спал рядом с розовой мясистой блондинкой с гвоздикой в волосах; некогда она была первой женой одной из голливудских звёзд… Агент из шоу-бизнеса с тяжёлыми веками, который говорил в нос, роняя сигарный пепел в седые волосы на груди… Шведская старлетка, чьи широко расставленные глаза создавали обманчивое впечатление невинности; рядом лежал, уткнувшись ей в плечо, стройный бронзовокожий мексиканец в широкой рубашке, расстёгнутой до пупа, который ещё недавно за двести песо за вечер нырял со скалы в кипящие волны залива Эль Мирадор… Известный ведущий низкопробной телепрограммы с вялой улыбкой, который ухитрялся превращать банальные человеческие заботы в мудрые моральные дилеммы.