Вторжение. Неизвестные страницы необъявленной войны - [17]

Тараки только отрицательно качал головой. «Скажи, — обратился он ко мне. — А командующий гвардией — чей человек, твой или Амина?» «Кто ему первым отдаст приказ, того он и послушает». — Тогда ты проиграл, сынок. И запомните, друзья мои: ради своего спасения я не убью даже муху. Пусть мою судьбу решают партия и народ».

После этого все мы разъехались по своим министерствам.

Вечером, где-то около восьми часов, мне по телефону сообщили, что будто бы Амин объявил о раскрытии им заговора с нашим участием и о том, что мы, четверо, смещены им с министерских послов. Я тут же позвонил во дворец. «Не может быть!» — воскликнул, выслушав меня, Тараки. «Увы, это именно так».

Обстановка накалилась. Однако Тараки по-прежнему запрещал нам пойти на крайние меры. Мы отправились в посольство СССР, чтобы там посоветоваться с советскими товарищами. Посол Пузанов той же ночью встретился с Тараки и Амином, пытаясь их примирить. Знаю, что во время этой встречи Амин требовал безоговорочной отставки для всех четырех «бунтовщиков», но Тараки «отдал» ему только Сарвари: на пост руководителя службы безопасности был назначен другой человек.

Мы, все четверо, жили в одном четырехэтажном доме, в так называемом «старом микрорайоне». Утром Маздурьяр мне позвонил: «Сегодня джума (выходной день), я поехал в Пагман отдыхать». А Сарвари и Ватанджар у меня сидят — совещаемся, что дальше делать. Телефонный звонок: одно высокое лицо доверительно сообщает, что по приказу Амина выделен целый батальон для нашего ареста. Набираю номер Тараки. А он опять за свое: «Не может быть!» Только я положил трубку — снова звонок от того же лица: «Батальон уже вышел». Времени терять было нельзя. Мы наскоро поели, переоделись в национальную одежду и скрылись.

А Маздурьяру не повезло: из курортного местечка Пагман его препроводили прямиком в тюрьму. Туда же Амин упрятал всех наших родственников.

Вы спрашиваете: как удалось спастись нам? Кто нам помог? Пусть это пока останется тайной. Вскоре мы оказались в Софии, а затем в Москве.

Сам Гулябзой не стал нам рассказывать, каким путем им посчастливилось ускользнуть от Амина. Тогда мы воспользовались другими источниками. И вот что удалось выяснить.

Сотрудники нашей разведки укрыли трех бывших министров на «специальной» вилле, снятой для подобных целей неподалеку от советского посольства. Причем, сознавая опасность, исходившую от ищеек Амина, позаботились о тщательной маскировке беглецов. Поместили их не просто в подвале, а еще и в сколоченных, похожих на гробы, ящиках с отверстиями для дыхания. Только глубокой ночью министрам разрешалось покидать эти «гробы», чтобы слегка размять ноги.

Спустя несколько дней из Союза за ними прибыл специальный самолет HЛ-76. С величайшей предосторожностью ящики с находившимися в них людьми были помещены в грузовую машину, которая въехала прямо в чрево самолета. Апарель тут же была поднята, самолет, двигатели которого не выключались, мгновенно тронулся с места и пошел на взлет.

Ш. Джаузджани: Я подтверждаю: Амин как на бога молился на Тараки. Повторял: «Я могу потерять Афганистан, но никогда не соглашусь с потерей моего любимого учителя и вождя». Тараки отвечал ему тем же: «Я и Хафизулла Амин близки, как ногти и пальцы», — говорил он за два месяца до своей гибели от рук аминовских палачей.

Во вторник 11 сентября генсек прибыл из Москвы в Кабул, а на следующий день я впервые услышал от него доселе неслыханное: «Между мной и Амином есть разногласия, — пожаловался он мне. — Он настаивает, чтобы я снял с постов четырех министров, а это уже заходит слишком далеко». «Но если проблема состоит только в том, чтобы найти другую работу четырем товарищам, то я не вижу здесь никакой беды. Уступите Амину, раз уж он так хочет — может быть, это поможет сохранить единство партии». «Нет, — вздохнул Тараки. — Не все так просто. Где гарантия, что завтра он не потребует новых жертв?» «Тогда собирайте членов ЦК — пусть вопрос решается коллегиально». — «А ты уверен в том, что ЦК меня поддержит?»— «Да». «Ладно, — махнул рукой генсек, которого я, кажется, так и не убедил. — Надо еще хорошенько все обдумать».

Нерешительность дорого обошлась Тараки.

А. К. Мисак: После возвращения генерального секретаря из Москвы мы почувствовали: что-то неладное происходит между учителем и «учеником». Но что? На виду был только один конфликт: Амин требовал смещения четырех неугодных ему лиц: министра внутренних дел Ватанджара (к нему Тараки особенно благоволил), министра связи Гулябзоя, министра по делам племен и границ Маздурьяра и начальника службы госбезопасности Сарвари. «Они выступают против народа, — объяснил Амин. — Они не подчиняются мне, игнорируют мои приказы. Надо им прищемить хвост».

Тараки был против замены этих людей, которых он хорошо знал по многолетней совместной борьбе и к работе которых не имел никаких претензий. Амин пошел напролом: он организовал по кабульскому радио сообщение, что решением Ревсовета (а его возглавлял Тараки) четыре руководителя освобождены от своих постов. Нетрудно догадаться, каким был бы следующий шаг Амина: неминуемый арест вчерашних «героев революции» и возможно расстрел.