Второй удар гонга. Врата судьбы - [4]

— Вы имеете в виду детей?

— Детей и внуков. — Мистер Саттерсвейт вздохнул. На мгновение ему стало грустно оттого, что у него самого ни детей, ни внуков, ни правнуков. Жалел он об этом далеко не всегда.

— Здесь прекрасно варят кофе по-турецки, — сказал мистер Кин. — Очень хороший кофе. Остальное, как вы и сами изволили догадаться, малосъедобно. Тем не менее глоток кофе никогда не помешает, не так ли? Давайте-ка выпьем по чашечке, ибо, насколько я понимаю, вы вот-вот продолжите свой поход по местам воспоминаний или там чего-то еще.

На пороге появилась черная собачонка. Она подошла и села возле стола, глядя на мистера Кина.

— Это ваша собака? — сказал мистер Саттерсвейт.

— Да. Разрешите представить, Гермес. — И он потрепал собачонку по голове и сказал: — Кофе. Пойди попроси Али.

Гермес поднялся и скрылся в открытой двери, которая вела в заднюю половину. Донесся резкий, отрывистый лай. Вскоре пес снова появился, и следом за ним шел молодой человек, очень смуглый, в ярко-зеленом пуловере.

— Кофе, Али, — сказал мистер Кин. — Два кофе.

— Кофе по-турецки. Так ведь, а, сэр? — Али улыбнулся и исчез.

Пес снова сел возле стола.

— Расскажите же, — сказал мистер Саттерсвейт, — расскажите, где вы были, что делали и почему не показывались так долго.

— Я ведь уже сказал, для меня время мало что значит. Я прекрасно помню — и, надеюсь, вы тоже, — по какому случаю мы виделись в последний раз.

— Очень был трагический случай, — сказал мистер Саттерсвейт, — не люблю о нем вспоминать.

— Вы называете трагедией смерть? Но смерть не всегда трагедия. Мы как-то об этом уже говорили с вами.

— Да, — согласился мистер Саттерсвейт, — возможно, та смерть — та, о которой мы тогда говорили, — и не была трагедией. Тем не менее…

— Тем не менее самое важное в жизни — это сама жизнь. Разумеется, вы правы, — сказал мистер Кин. — Разумеется. Сама жизнь. Хочется, чтобы человек, молодой, счастливый или который мог бы стать счастливым, жил. Конечно, всем нам этого хочется. И потому, если потребуется, мы обязаны спасти жизнь.

— А не могли бы вы потребовать что-нибудь такое от меня?

— Я? Разве я могу что-то от вас требовать? — Длинное печальное лицо мистера Харли Кина озарилось светлой улыбкой. — Никогда не стал бы от вас ничего требовать, мистер Саттерсвейт. Никогда. Вы и сами все знаете, все видите, знаете, что нужно сделать, и делаете. Я тут совершенно ни при чем.

— О нет, при чем, — сказал мистер Саттерсвейт. — И вы меня не переубедите. Но все-таки расскажите, где вы были все эти годы, которые, по-вашему, имеют так мало значения, что их и временем не назовешь.

— Везде понемножку. В разных странах, на разных широтах, в разных историях. Но почти везде, как всегда, я был случайный прохожий. Так что, по-моему, было бы куда правильнее, если бы рассказывать стали вы, и не о том, что сделали, а о том, что собирались. Вернее, куда собирались, с кем хотите увидеться? Какие они, ваши друзья?

— Разумеется, расскажу. С удовольствием. Я и сам хотел. Вы, кажется, знакомы. Знаете, всегда, если много лет не встречал человека, если потерял его из виду, а потом хочешь восстановить старую дружбу, то нервничаешь перед первой встречей.

— Вы правы, — сказал мистер Кин.

В маленьких чашках с восточным узором Али принес кофе по-турецки. С улыбкой он поставил их перед гостями и удалился. Мистер Саттерсвейт сделал небольшой глоток и остался доволен.

— «Сладкий, как любовь, черный, как ночь, и горячий, как адский огонь». Кажется, это сказал какой-то арабский поэт, не так ли?

Харли Кин улыбнулся и кивнул.

— Да, — сказал мистер Саттерсвейт, — я расскажу, куда еду, что собираюсь сделать, хотя все, что я делаю, в высшей степени малозначительно. Я хочу увидеть старого друга и познакомиться с новыми — новая молодая ветвь старой семьи. Как я уже говорил, Том Аддисон мой старый друг. Мы были большие приятели в молодости, но, как это часто случается, жизнь потом нас развела. Том поступил на службу в дипломатический корпус, уехал за границу и довольно высоко поднялся по служебной лестнице. Иногда мы виделись, когда я ездил к нему, иногда мы виделись здесь, когда он приезжал в Англию. Первое назначение у него было в Испанию. Там он женился — на очень красивой, смуглой девушке по имени Пилар. Он очень ее любил.

— У них были дети?

— Две дочери. Одна была светленькая, как отец, ее назвали Лили, а вторая вышла вся в мать, ее назвали Марией. Я был крестный Лили. Разумеется, виделись мы нечасто. Всего раза два-три в год, когда я либо устраивал для Лили обед, либо ездил к ней в школу. Она была очень милая и славная девочка. Очень любила отца, а он ее. Но жизнь шла не всегда гладко, времена были непростые. Вы и сами это знаете не хуже меня. В годы войны трудно было ездить в гости через границы. Лили вышла замуж за военного летчика. Он был летчик-истребитель. Только позавчера я вспомнил, как его зовут. Симон Жийа. Командир эскадрильи Жийа.

— Он погиб?

— Нет, нет. Нет. Он остался жив. После войны ушел из армии и увез Лили в Кению, куда в то время уезжали многие. Они там неплохо устроились и жили счастливо. У них родился сын Роланд. Он учился в Англии, и я видел его раза два. В последний раз ему было, по-моему, лет двенадцать. Славный был мальчик. Рыжий, как отец. Потом мы много лет не встречались, и теперь мне не терпится его увидеть. Сейчас ему исполнилось, наверное, года двадцать три — двадцать четыре. Время летит быстро.