Второй сын - [59]

У рыжеволосой Элейн из Эббы платье было оранжевым. В своем огненном наряде она казалась высоким, тонким языком пламени. Юлия осталась недовольна своим коричневым – оттенка Йорана – платьем, хотя его материал и перекликался с ее шоколадного цвета глазами, подчеркивал пышность ее волос и кремовую белизну кожи, оттенял темно-алые губы.

– Коричневый – цвет земли, глубокий, теплый, богатый. Ты словно богиня урожая, – убеждала ее Элейн, всегда умевшая подобрать верные слова.

И она была права. Юлии исполнилось пятнадцать, и она в одночасье похорошела, хотя казалось, что она стесняется собственной красоты и даже сожалеет о ней.

Все они чуть сожалели и сильно тревожились. Теперь на них смотрели иначе, и в храме вновь росло напряжение. Гисле исполнилось восемнадцать, Элейн шестнадцать, а Башти тринадцать. Лишь Далис и Альба все еще казались детьми, но Альба, которой не было и десяти, сильно вытянулась и на целую голову обогнала крошку Далис, хотя та и была ее старше на целый год.

Перед турниром мастер Айво все чаще погружался в раздумья. На Храмовой горе ожидали ярлов и простых жителей Сейлока: они непременно должны были заметить все изменения, происшедшие с дочерями кланов.

Вот почему мастер Айво решил пошить им новые платья.

– Мы не можем больше прятать вас под лиловыми одеяниями. Не на турнире. Вы не хранители рун… Вас самих хранят руны. Вы уже почти женщины, но нам следует напомнить всем людям, что вы – их посланницы. Вы символы, подобные самой Фрейе, недосягаемые и отделенные от всех остальных. Вы женщины… но не станете женами. Они должны ясно это понять.

Башти, надевшая красное платье цвета Берна, накрасила себе губы в тон – к полнейшему ужасу Тени. В таком виде Башти казалась неистовой и чересчур… женственной, но верховный хранитель велел оставить ее в покое.

– Она выглядит так, словно выпила кровь своих врагов… и смаковала каждую каплю, – возразила Тень.

– Знаю. И это хорошо. Пусть лучше люди ее боятся. Тогда они будут держаться подальше.

Далис в синем, цвета Долфиса, платье казалась столь же хрупкой, сколь несокрушима была Башти. Тень вплела ей в волосы мелкие белые цветочки и велела встать рядом со стражем, боясь, что иначе кто‐то может попытаться ее похитить, как уже случилось несколько лет назад. Сама Тень, как и всегда, оставалась в храме, пока длился турнир, и наблюдала из‐за закрытых ставень, скрывая от людей свое бледное лицо.

Платье у Гислы было не серовато-зеленым, как иголки у сосен, не желто-зеленым, как осенняя трава. Оно было зеленым, как полевая трава после затяжных дождей, того же оттенка, что глаза Хёда под пеленой застилавшего их тумана. Гисле оно очень нравилось. Ей так хотелось рассказать о нем Хёду – показать ему свое платье, – когда они наконец усядутся рядом. Скоро они будут вместе, и ей едва удавалось сдержать безграничную радость и ужас, что набухали у нее в груди.

В новом зеленом платье ей было жарко: помост расположили в тени храмовых колонн, но жар от постоянно горевшего королевского очага прогревал площадь, купавшуюся в лучах осеннего солнца. Они часами простаивали на площади. Так хотели король и мастер Айво.

– Вы даруете людям надежду на то, что в Сейлоке снова будут рождаться дочери… что дочери все еще могут здесь благоденствовать, – сказал Дагмар, хотя бесконечные часы на жаре, под пристальными взглядами собравшихся мужчин, вовсе не походили на благоденствие.

Во время турнира на горе радушно принимали представителей всех кланов Сейлока. На протяжении нескольких дней у храма толпились нищие, лоточники, музыканты и воры. К дверям храма приносили больных и калек, питавших надежду на исцеление. На площади кишмя кишели преступники: получив от хранителей прощение, они могли начать очередной год своей жизни с чистого листа. Хранители во время турнира выслушивали бесчисленные признания и принимали монеты от обреченных духом и телом. В толпе было полным-полно как раскаявшихся, так и весьма опасных людей, и Гисла боялась за стоявшего где‐то там, среди них, Хёда.

А потом она его увидела. Ее взгляд не отскочил от него, а уцепился и отказался двигаться дальше. На нем был все тот же балахон, надетый поверх рубахи и узких штанов, но капюшон не скрывал лица, а свободно висел за спиной. В руках он держал тот же посох, что и несколько лет назад, не наваливаясь на него всем телом, но и не выпуская из цепких пальцев. Посох стоял так же прямо и ровно, как и он сам, и Хёд сжимал его так легко и ловко, словно в любую секунду был готов взмахнуть им или крутануть его в пальцах.

Он поднял голову, словно пробуя воздух на вкус, и ее сердце подпрыгнуло, а мысли восторженно запели.

Хёди, Хёди, Хёди, Хёди.

Волосы у него были коротко острижены. Он выглядел как хранитель, не как воины из кланов – у тех за плечами висели косы. И одет он был тоже не так, как воины. Повсюду вокруг него колыхалось разноцветное море, и он, казалось бы, должен был в нем затеряться, но отсутствие цвета, серая материя, из которой была пошита его одежда, жесткий каштановый ежик волос, его неподвижность послужили Гисле надежным ориентиром.

Он был высок, но не слишком, и по‐прежнему тонок, но плечи у него стали шире, а шея окрепла.