Второй шанс 3 - [28]

А Кох тем временем собирает судейские записки. Последний из пяти боковых судей долго возится, всё что-то высчитывает, наконец отдаёт бумажку рефери.

— Не знаю, ой не знаю, чего они там насчитали, — с тревогой в голосе бормочет Саныч. — Ладно, ступай.

Шлёпает меня по плечу, и я иду в центр ринга, где Андреас Кох обхватывает крепкими пальцами моё запястье. Кошусь на стоящего левее поляка — тот смотрит перед собой, кусая губы, а на его правой скуле наливается кровоподтёк. Хорошо я попал, смачно и, что самое интересное, соперника мне почему-то совсем не жалко. Вот если рефери поднимет мою руку — тогда, может быть, и пожалею.

И вот он, момент истины! Рефери отдаёт записки судье информатору, которой на английском начинает зачитывать итоги боя. Насколько я ориентируюсь в языке Диккенса и Шекспира, судья из Англии отдаёт своё предпочтение боксёру в синем углу, то есть мне. А вот шотландец насчитал в пользу поляка. Так, это уже зачитывают записку судьи из Греции. Отомстит за своего земляка, которого я вчера отправил в нокаут в полубессознательном состоянии? Отомстил… Соперник ведёт по запискам — 2:1. Теперь уже моя очередь кусать губы. Закрываю глаза, внутренне пытаясь согласиться с тем, что поляк был чуточку сильнее, но моё второе «я» протестует, не хочет идти на уступки. И правильно делает, потому что судья из Венгрии восстанавливает паритет. Спасибо тебе, barat![7]

И вот наконец наступает черёд оглашения вердикта судьи из маленького княжества Монако, того самого, что заставил рефери себя ждать, скрупулёзно подсчитывая баллы. Как он затесался в судейскую коллегию на финальный поединок — мне то неведомо, меня больше волнует, как он считал очки. Судья информатор откашливается и через микрофон говорит в притихший зал:

— Judge number five with the score 19:18 gives the victory to the boxer in the blue corner. Thus, the victory in this fight with the total score of judges ' notes 3:2 is awarded to the athlete from the Soviet Union Maxim Varchenko[8].

Ещё на словах «blue corner» я едва не заорал от накатившего на меня счастья. И куда только испарилась недавняя усталость! А уж когда Кох поднял мою руку, я едва не подпрыгнул к потолку. Мне кажется, в тот момент я вполне был способен на такое чудо. Ай да монегаск, ай да сукин сын! Ну спасибо тебе, удружил!

— Пся крев, — снова бормочет Енджейчик, бросая мою сторону ненавидящий взгляд, и добавляет. — Росийска свинья.

Моё прекраснодушное настроение моментально улетучивается, уступая место неконтролируемому гневу, и я хватаю поляка за грудки. Так хватаю, что его майка трещит по швам.

— Что ты сейчас сказал, гнида? Ты кого свиньёй назвал?

В глазах поляка я вижу испуг, и в этот момент меня сзади обхватывают руки Коха.

— Nein! Hört sofort auf![9]

Но я уже прихожу в себя, хотя желание как минимум харкнуть в шляхтскую морду всё ещё обуревает меня. Вот же паскуда… Понимает, что прилюдно я не набью ему морду, и нагло этим пользуется.

Тем временем из угла поляка в ринг выскакивают секундант и его помощник, а из нашего навстречу мчится Саныч, а следом и Биркин, что удивительно, с решительным видом протискивается между канатов. В центре ринга возникает небольшая стычка, правда, к счастью, обходится всё словесной перепалкой. Не знаю, слышал ли Саныч то, что сказал мне Енджейчик, но уж наверняка слышал, как я на повышенных тонах переспрашивал поляка относительно его оскорбительной фразы. Учитывая, что польский и русский языки во многом схожи, оппоненты неплохо понимают один другого. Но наконец на ринге появляются представители оргкомитета, и спустя минуту конфликт всё же удаётся погасить. Все расходятся по своим углам, хотя тренер Енджейчика всё ещё что-то недовольно бормочет себе под нос.

— Ну и кашу ты заварил, — говорит мне Саныч по пути в раздевалку.

— Я заварил… А вы бы промолчали, обзови он вас русской свиньёй? Фашист недоделанный!

В этот момент появляется взбудораженный Свиридов, за которым чуть поодаль перебирал короткими ножками Афоня.

— Я не понял, что там у вас произошло? — вопрошает Георгий Иванович. — Из-за чего такой сыр-бор поднялся?

Такой же вопрос читается и в глазах Афони. Я начинаю объяснять, Саныч поддакивает, Свиридов грустно качает головой.

— М-да, вот тебе и братья по соцлагерю… Проигрывать нужно уметь достойно. Вы как считаете, Пётр Петрович, по-хамски же повёл себя соперник?

Вопрос был задан таким образом, что Афоне не оставалось ничего другого, как согласиться с мнением руководителя делегации. Да и что он мог возразить? Провокация налицо, хотя Афоня всё же пробурчал что-то типа того, что почему-то только со мной происходят какие-то приключения.

А я думаю, хорошо, если после разбирательства меня (а может и поляка до кучи) не дисквалифицируют. Поэтому, поднявшись к третьему раунду боя Сани Ягубкина на трибуну, где сидели уже отбоксировавшие свой финал или раньше сошедшие с дистанции товарищи по сборной, я испытывал серьёзное душевное волнение. И даже победа Ягубкина в трудном бою с французом не слишком меня воодушевила.

Парни, впрочем, меня поддерживали, как могли, кто-то из них спустился вниз следом за Свиридовым и Афониным, чтобы узнать, что там случилось на ринге, поэтому все уже были в курсе конфликта.