Второй Саладин - [141]

Впрочем, его нередко так проверяли, он знал это; они заглядывали к нему в палату в самое неурочное время, чтобы посмотреть, чем занят их гость. Так что Рамирес не удивился и не встревожился, а решил лежать спокойно, пока врач не уйдет.

Но доктор не уходил. Он быстро покрутил головой, оглядывая пустынный коридор, потом вошел в палату и тихо прикрыл за собой дверь.

Очень интересно.

Рамирес лежал неподвижно и наблюдал, как врач крадется вдоль стены. Он подобрался к телевизору, который был укреплен на стене, и протянул руку к кнопке.

Он что, хочет переключить на другую программу?

Но доктора вовсе не интересовали программы. Он прибавил громкость, сначала немного, потом еще.

Все это Рамиресу очень не понравилось. Никто из докторов раньше так себя не вел. Они что, собрались от него избавиться? Ну да, он ведь им как кость в горле, разве не так? И разве не по его вине погиб в горах тот глупый молокосос?

«Матерь Божья, помоги мне.

Пресвятая Дева, дай мне сил.

Молю тебя, пресвятая Богородица, прости меня. Я много грешил, и я дурной человек, очень, очень дурной, я убивал и прелюбодействовал. Прости меня, пресвятая Богородица. Если бы только у меня были силы! Если бы только я мог двигаться, если бы не этот туман в голове, не эта проклятая неповоротливость».

Врач подошел к постели, сунул руку за пазуху пиджака и вытащил небольшой пистолет.

Он подошел совсем близко, как будто плохо видел, и протянул вперед одну руку, словно хотел нащупать беззащитное горло, которое было скрыто в тени.

Рамирес ощутил на своей коже его пальцы.

«Матерь Божья, помоги своему грешному сыну Рейнолдо».

Врач поднял руку с пистолетом, чтобы выстрелить в самое горло. Но в тот миг, когда дуло приблизилось к коже, святая Дева в своей доброте и бескрайней всепрощающей любви к грешному Рейнолдо Рамиресу даровала ему небывалый прилив сил, который тот вложил в один короткий молниеносный удар снизу в нависающий докторский подбородок, отчего ошеломленный врач полетел на спину, а Рейнолдо перекатился на правый бок, слетел с кровати, чудесным образом вновь обретя свое обычное проворство и хитрость. И в ту же секунду, когда он сорвался с края кровати, уходя с линии огня, просвистевшая мимо него пуля раскололась о линолеум.

Рейнолдо грохнулся на пол, но тут же вскочил и налег плечом на кровать, с нарастающей скоростью увлекая ее вперед, пока она не врезалась в доктора и не прижала его к стене. Рамирес на ходу подхватил массивное днище кровати и с размаху опустил его на доктора. Послышался еще один странный выстрел. Он обернулся, чтобы взглянуть на оружие, но увидел лишь телевизор, на экране которого ковбой палил из пистолета. Мексиканец обеими руками стащил его с полки и поволок через всю комнату к стене, где врач пытался выпутаться из кучи постельных принадлежностей. Тяжелый ящик угодил в стену и рухнул доктору на голову. Тот снова завопил от боли.

Рамирес не стал задерживаться, чтобы разобраться, в чем дело, а развернулся и дал деру. Он очутился в безлюдном зеленом коридоре, где не горел свет, увидел в одном конце знак «Выход» и припустил туда. Его больничный халат бешено развевался, ягодицы и детородный орган подпрыгивали на бегу. Он добежал до двери, но обнаружил, что она аккуратно заперта, и бросился через коридор к двери напротив. Она подалась, и он оказался в темной и тихой комнатке.

Интересно, врач видел, как он сюда вошел?

Это уже не имело значения. Рамирес принялся лихорадочно озираться по сторонам в поисках какого-нибудь оружия.

* * *

Спешнев различил на полу следы ног – отпечатки потных ступней, – ведущие по коридору. Он двинулся по следу. Из головы, пострадавшей от упавшего телевизора, текла кровь.

Да уж, Чарди поистине мастер импровизации: телевизор в качестве оружия. Как по-американски!

Кровь заливала глаза. Спешнев задержался утереть ее. Надо было остановить кровотечение и избавиться от докторского халата, прежде чем снова соваться в вестибюль. Черт бы побрал этого Чарди. С годами он потолстел, но отнюдь не поглупел.

Надо было стрелять сразу же. Но иногда жертвы вскрикивали, когда микротоксин блокировал дыхательную систему, поэтому рекомендовалось принять меры предосторожности.

Спешнев убрал пневматический пистолет и вытащил из-под мышки «люгер».

Ему не пришлось долго ждать. Чарди, обезумевший от напряжения, как и все люди действия, не был наделен даром терпения. Спешнев знал, что он придет, и он пришел.

Дверь распахнулась настежь, и тот, кого он ждал, пригибаясь, яростно набросился на него.

Полковник встретил нацеленную ему в живот голову выкинутым вперед и вверх крепким коленом и по силе столкновения понял, что удар получился редкостным шедевром, нанесенным точно в нужное время и в нужное место. Спешнев проворно отступил в сторону – он и сам еще не утратил легкости – и огрел Чарди по затылку стволом пистолета, сильно рассадив кожу. Кровь брызнула во все стороны. Противник повалился на колени, еще секунду пытался сопротивляться удару, потом ничком рухнул на пол.

Ну наконец-то.

Хмельное возбуждение ударило Спешневу в голову. Он склонился над упавшим, поднес пистолет к затылку, и Чарди зашевелился, дернулся, потом медленно-медленно повернулся на бок, и полковник впервые за все время понял, что это вовсе не Чарди, а какой-то незнакомец.