Второй пол - [32]

. Отчасти поэтому ей доверен сельскохозяйственный труд: если она способна призвать в свое чрево духов предков, значит в ее силах заставить засеянные поля приносить в изобилии плоды и колосья. В обоих случаях речь идет не о сотворении, но о магическом заклинании. На этом этапе человек уже не довольствуется собирательством земных плодов, но пока еще не ведает своего могущества; он колеблется между техническими средствами и магией; он чувствует себя пассивным, зависимым от Природы, которая по своей прихоти раздает существование и смерть. Конечно, он более или менее признает пользу полового акта и технических способов обработки земли, но дети и урожай все равно представляются ему сверхъестественными дарами; и богатства, заложенные у таинственных истоков жизни, притягиваются в этот мир таинственными испарениями, исходящими от женского тела. Подобные верования еще и сегодня живы у многих индейских, австралийских и полинезийских племен[33]; их значение тем более велико, что они прекрасно отвечают практическим интересам общины. Материнство обрекает женщину на оседлый образ жизни; естественно, что, пока мужчина охотится, рыбачит, воюет, она остается у домашнего очага. Но первобытные народы возделывают лишь небольшие сады и огороды, находящиеся в пределах деревни; их обработка – это домашний труд; орудия каменного века не требуют слишком больших усилий; экономика и мистика сообща оставляют земледелие женщинам. Зарождающаяся домашняя промышленность также достается в удел женщинам: они ткут ковры и покрывала, изготавливают глиняную посуду. Часто именно они ведают товарообменом – торговля находится в их руках. То есть именно через них сохраняется и продолжается жизнь племени; от их труда и магических свойств зависят дети, стада, урожаи, домашняя утварь – все благоденствие группы, душой которой они являются. Их могущество внушает мужчинам смешанное чувство почтения и ужаса, отражающееся в их культе. В женщинах воплощается вся чуждая Природа.

Как мы уже говорили, человек мыслит себя, только помыслив Другого; он воспринимает мир под знаком дуализма; вначале этот дуализм не имел половой окраски. Но поскольку женщина отличается от мужчины, полагающего себя как того же, она естественно попадает в категорию Другого; Другой вбирает в себя женщину; поначалу ее значение еще не так велико, чтобы она могла одна воплощать это понятие, вследствие чего внутри Другого намечается подразделение: в древних космогониях одна и та же стихия часто имеет и мужскую и женскую инкарнацию; так, у вавилонян Океан (мужчина) и Море (женщина) выступают двойным воплощением космического хаоса. Когда роль женщины возрастает, она поглощает область Другого почти целиком. Тогда появляются женские божества, чей культ связан с поклонением идее плодородия. В Сузах было найдено древнейшее изображение Великой богини-матери в длинном одеянии и высоком головном уборе; другие ее статуи увенчаны башнями; несколько таких изображений было обнаружено при раскопках на Крите. Ее представляют то широкозадой и сидящей на корточках, то скорее худой и стоящей, иногда одетой, но чаще всего обнаженной, со сжатыми под налитой грудью руками. Она владычица небес в образе голубя; она же повелительница преисподней, откуда выползает ее символ – змея. Она являет себя в горах и лесах, на море и в родниках. Она повсюду творит жизнь и, убивая, воскрешает. Капризная, сладострастная, жестокая, как Природа, благодатная и грозная одновременно, она царит над всей Эгеидой, Фригией, Сирией, Анатолией, над всей Передней Азией. В Вавилоне ее называют Иштар, у семитских народов – Астартой, у греков – Геей, Реей или Кибелой; в Египте мы встречаем ее в образе Исиды; все мужские божества подчинены ей. Женщина, верховный идол в горних сферах и в преисподней, на земле окружена табу, как любое сакральное существо; она сама и есть табу; в силу ее могущества в ней видят волшебницу, ведьму; ее связывают с молитвой, иногда она становится жрицей, как женщины-друиды у древних кельтов; в ряде случаев она участвует в управлении племенем и даже, бывает, правит им в одиночку. От тех давних времен не осталось никакой литературы. Но мифология, сооружения, традиции великих патриархальных периодов хранят в своей памяти времена, когда женщины занимали очень высокое положение. С женской точки зрения, эпоха брахманов была шагом назад по сравнению с эпохой Ригведы, а та – шагом назад по сравнению с предшествующим первобытным этапом. Статус бедуинок в доисламскую эпоху был гораздо выше, чем тот, что закреплен в Коране. Великие образы Ниобы и Медеи отсылают к эре, когда матери преисполнялись гордости, считая детей своим личным достоянием. А Андромаха и Гекуба в гомеровских поэмах обладают таким влиянием, какого классическая Греция уже не признает за женщинами, скрытыми в тени гинекея.

На основании этих фактов было выдвинуто предположение, что в первобытные времена существовало настоящее Царство женщин; эту гипотезу Бахофена подхватил Энгельс, для которого переход от матриархата к патриархату знаменовал собой «всемирно-историческое поражение женского пола». Но в действительности золотой век Женщины – не более чем миф. Если женщина была