Второй фронт. Антигитлеровская коалиция: конфликт интересов - [185]

Часть правды вышла наружу в тот же день, 12 марта, когда В. Молотов сообщил А. Гарриману, что советское правительство «не возражает против продолжения переговоров англо-американских офицеров с генералом Вольффом» при том понимании, что в переговорах примут участие представители советского военного командования[930]. Англичане, будучи не совсем в курсе дела, не возражали. Даже американские военные на уровне Лемнитцера, заместителя начальника штаба вооруженных сил на Средиземноморском театре, которых тоже не посвящали в конечный замысел спецслужб, находили советскую точку зрения резонной.

В штыки восприняли реакцию Москвы Стимсон, Гарриман, глава военной миссии США в СССР Дин и руководители УСС, ибо суть отнюдь не исчерпывалась капитуляцией группировки Кессельринга. 15 марта советская сторона была поставлена в известность о том, что ее представители не будут допущены к переговорам с Вольффом ни в каком качестве. Сами переговоры отныне выдавались за «встречу» для установления контакта «в целях доставки германских представителей в ставку фельдмаршала Александера, где будут обсуждены все вопросы, касающиеся капитуляции»[931]. Одна ложь тянула за собой другую, пятую, десятую.

Итак, операцию раздвоили. В Берне узкий состав участников должен был притирать американские и германские военно-политические позиции по существу. В Казерте – в случае успеха сидений Даллеса с Вольффом – видимая часть сделки была бы оформлена в присутствии свидетелей, в том числе от СССР, как некий вариант капитуляции. В Берне диалог брался в рамки большой политики: на кону держали роспуск всего Западного фронта при сохранении и усилении Восточного, – в Казерте разыгрывали бы пьесу из повседневной военной жизни.

И все кончилось тем, чем должно было кончиться, – серьезным политическим осложнением. 16 марта СССР потребовал прекратить начатые переговоры и исключить впредь «возможность ведения сепаратных переговоров одной или двух союзных держав с германскими представителями без участия третьей союзной державы». В ответ на новые попытки Гарримана (21 марта) оправдать аферу Вольффа советское требование было повторено в еще более жестких выражениях. Затем в переписку и неизбежную полемику оказались втянутыми Рузвельт, Черчилль и Сталин[932].

В последней телеграмме Черчиллю, написанной, как считается, собственноручно, президент выражал намерение не усугублять возникавших проблем, большинство которых «так или иначе само собой регулируется», как «недоразумение, касающееся встреч в Берне». Самое позднее тогда Рузвельт осознал, что цель Вольффа – «сеять подозрения и недоверие между союзниками»[933].

За день до этого, 10 апреля, Даллес получил приказ вести переговоры на чисто военной основе и с офицерами, обладающими соответствующими полномочиями. О деталях «высокого спора» Донован сориентировал Даллеса лишь через два дня после кончины Рузвельта (12 апреля). Эта информация повергла резидента в растерянность насчет «будущего его мирных переговоров». 20 апреля госдепартамент предписал резиденту прекратить переговоры с Вольффом, в чем Даллес усмотрел часть «коммунистического заговора», направленного на установление контроля над Триестом – ключом к Адриатике и в какой-то мере к Северной Италии. Донован при молчаливом согласии Стимсона и Маршалла) полагал, что Даллес должен довести аферу Вольффа до финала, избегая излишней бумажной волокиты и делая вид, что с тем же Вольффом варится другое варево.

Один тот факт, что действия Управления стратегических служб в подработке формулы взаимопонимания с представителями германского руководства целый месяц никак не ограничивались, а самого представителя управления всячески выгораживали перед президентом США – о союзнике по антигитлеровской коалиции нечего и говорить, – показывает, насколько высокими были ставки в игре. Б. Смит и Е. Агаросси замечают по этому поводу:

«Было бы несправедливо и неверно возлагать на А. Даллеса исключительную ответственность за бессмертие „Восхода солнца“. Представитель УСС мог продолжать разыгрывать из себя миротворца, поскольку начальство не слишком внимательно приглядывало за ним. Руководители УСС в Вашингтоне были готовы рисковать и игнорировать симптомы грозящей неудачи, потому что подобно Даллесу они жаждали политического триумфа в последнюю минуту. Генералы поддерживали „Восход солнца“ по военным мотивам и защищали его как перед президентом, так и перед Советским Союзом… Не раздавалось также окрика из Белого дома, который призвал бы генералов к порядку, и тому имелись многие причины. Во время последней болезни Рузвельта Верховное командование Соединенных Штатов привыкло обходиться скупыми указаниями главного администратора или действовать в их отсутствие»[934].

«Императрица умерла!» – это известие принес фюреру Геббельс, проводя параллель с «чудесным спасением» прусского короля Фридриха II. Со смертью Елизаветы Петровны в 1762 году российский трон унаследовал Петр III – апологет неметчины. Новый правитель отменил все решения своей предшественницы и одарил Фридриха возможностью царствовать дальше.