Второй эшелон. След войны - [5]

И так, как по расписанию, изо дня в день.

До полудня полк выстоял, но потери были чрезвычайно велики — до половины в личном составе, почти все групповое оружие, кроме двух еще стреляющих пулеметов «ДС».

Около пятнадцати часов немцы, после короткой перекуски, которую они в ту пору соблюдали свято и по времени точно, ввели в бой новые, неведомые ранее минометы, и Лисовский счел долгом командира доложить об этом Первому. Тот был далеко, не ближе семи-восьми километров, поля боя не видел, НП не выставлял, сообщению Лисовского не поверил:

— Нету у него таких минометов. Понимаете — нету!

— По долгу службы я обязан доложить: есть! Минометы необычные, бросают по пять или шесть мин практически одновременно, мины ложатся кучно, огонь переносится также одновременно всеми стволами. Таких минометов…

— Панику распространяете. Слыхали, небось, что наши новые минометы изобрели, и со страху ударились в фантазию. Запрещаю такие разговоры! Запрещаю! И драпать не думайте. Ни шагу назад, иначе к стенке. Поняли?

— Драпать нам некуда. Оторваться от противника не можем, если бы и решились. За нами открытое поле, есть где поработать новым минометам и «юнкерсам» также — «рама» с утра над нами…

— Вы там кем, информатором?

— Нет, пока командую.

— Командуете? Не чувствую, чтоб командовали. Что у вас — опять большие потери?

— Очень большие…

— Смотрите у меня! Если что не так…

Что ж тут скажешь? Его позиция железная и в принципе верная — «ни шагу назад». И что бы на его месте сказал другой Первый, даже тот же Лисовский? Наверное, такие же три слова, но, может быть, с меньшего расстояния и хотя бы раз ввел в бой четыре танка Т-26 и полностью укомплектованный саперный батальон, который за всю летнюю кампанию выполнял только одну задачу — оборудование и охрану его КП. Нет, никогда он своим умом не дойдет до понимания той истины, что даже умирать надо уметь с пользой…

Положение остатков полка было тяжелое, а позиция самого Лисовского совсем шаткая, особенно после того, как посланный на правый фланг второй помощник начальника штаба доложил: «В двух ротах 37 человек, командиры и политработники погибли, станковые пулеметы разбиты. Принял командование, будем оборонять район мельницы до последнего человека».

До последнего? Ну что же, сделаем это решением общим и обязательным для всех. И Лисовский направился к левофланговым ротам, что в двухстах шагах от той небольшой ямы, откуда он следил за полем боя и по мере сил управлял его ходом.

Но он не прошел и половины пути, как все исчезло, и он запомнил только необычайно яркий бело-зеленый шар огня. Звука взрыва, боли или падения не ощущал.

Очнулся в сумерках от прикосновения чьих-то рук. Затем расслышал шепот:

— Тихо! Мы свои. Но ни звука! Немцы в селе.

Лисовский различил лицо говорившего, петлицу приметил, полевую, с одной «шпалой», и эмблему связиста над ней. Свои, значит, свои!

Где волоком, где на руках эти люди тащили его к приозерному кустарнику и дальше по болоту на восток, в направлении наших войск. Лисовский был в обморочно-шоковом состоянии, мало что замечал, но одна остановка, уже под утро, осталась в памяти.

Как выяснилось, капитан был направлен в полк Лисовского для связи, но опоздал — на его глазах немцы смяли редкие боевые порядки полка и ринулись в деревню, на ходу добивая раненых. Ему бы вернуться, и доклад был бы исчерпывающим, но он замешкался, потрясенный уничтожением обессиленного полка, решил дождаться темноты и обойти поле, где наверняка остались раненые. Отыскивая в болоте убежище, встретил четырех бойцов, потерявших ориентировку, растерянных. С ними, выйдя в сумерках на место боя, наткнулся на Лисовского…

На этой остановке Лисовский просил капитана:

— Если не удастся выйти, люди устанут или немцы налетят, пристрели. Только по голове бей, несколькими пулями, для верности. А чтобы к ногтю тебя не прижали за это, передай кому надо мое служебное удостоверение и доложи, что нашел мертвым. Но это непременно передай, чтобы знали — не сбежал я, не предал, а просто погиб… Партийного билета не отдам. Сжился я с ним, пусть остается.

Капитан был немногословным, сказал только:

— Врагам не оставлю.

Когда, как и где расстались, Лисовский не знал.

— Что ты скажешь о таком человеке? — глаза Лисовского оживились, смотрели умно и требовательно.

— О капитане? Словами не скажешь. Шапку сниму.

— Я его разыскивал, в полк писал, справлялся, но отвечали уже новые люди. Недолговечными были пехотные командиры в то лето, а новые того капитана не знали, да и его фамилию я подсказать не мог. Найдешь тут! Но вот новости там приятные и важные: фронт стабилизировался, и враг уже ощущает наши удары, скоро мы его научим драпать. Полк доукомплектован, вооружен, обеспечен средствами управления и связи. Первого еще осенью за многие ошибки и промахи сняли и наказали. Наказывать, конечно, его не за что — дите на войне…

Лисовский задыхался, и разговор пришлось прервать на полуслове. Условились о встрече на следующий день, но эта встреча уже не состоялась.

Через пару дней, ранее обычного, сразу после тихого часа пришел хирург с угрюмыми, опухшими глазами: