К Быстрову относился дружески, не вселяя иллюзий:
— С одной палкой ковыляешь?
— Хожу, Николай Наумович.
— Вижу, как ты ходишь. Левая стопа висит.
— Да, трудно с ней.
— На день будем забинтовывать, а на ночь — в колодку. Думаю, висеть не будет, но останется неподвижной.
— Помню, вы говорили.
Встречались еще не раз и однажды разговорились:
— Комиссовать будете?
— Как положено, все сделаем. У тебя что было?
— Ограниченная годность первой степени.
— Какой идиот такое заключение вынес? Ты инвалид второй группы. — И подумав, добавил: — Но какой же госпиталь дает оценку хуже той, что была при поступлении? Мы тебя комиссовать не будем — выпишем по справке о лечении, а там, как умеешь. Я дам тебе записку к профессору Селищеву, он тебе обувь посоветует.
И больше им увидеться не удалось. Николая Наумовича перевели в другое лечебное заведение, более крупного масштаба, и Быстров, выходя из госпиталя, попросил переадресовать ему небольшое письмо с выражением глубокой благодарности. И многие годы, до нынешних дней хранит в памяти образ этого большого хирурга и по-настоящему большого человека.
Не попал Быстров и к профессору Селищеву. Рекомендательной записки Николай Наумович не написал, забыл, наверное, а на Арбате торопили:
— Пришла справка с фронта, неплохая. Намечаем использовать здесь, командиром полка по охране склада ПКО…
— Я строевой командир, а не карнач.
— Что, карнач? Но это уж мы решаем. Позвоните через пару дней.
Вторая встреча была короткая и сухая:
— Новые обстоятельства — обратитесь к генералу, здесь за стеной.
Тот тоже не задерживал:
— Новые обстоятельства, представьтесь лично замнаркома по кадрам на первом этаже.
Свою палку, без которой Быстров на дальние расстояния передвигаться еще не мог, он оставил в уголке дверного проема — просящемуся на фронт палка не подмога, — и вошел в небольшую комнату, в которой только и был письменный стол напротив дверей, несколько стульев у правой стены. Средних лет капитан, адъютант, по всей видимости, указал на дверь слева от входа:
— Проходите, генерал-полковник ждет вас.
Комната примерно такая же, так же скромно обставлена, стол тоже напротив двери, и за столом знакомое лицо, но знакомо односторонне, как обычно и бывает, — старших знают все и узнают и старшие тоже знают — старших.
Быстров представился, вытянулся в струнку и ждал.
— Ваше военное образование?
Доложил.
— Великолепно, поедете в пехотное училище.
— Прошу отправить на фронт, товарищ генерал.
— Поедете в пехотное училище.
Полагая, что его не так поняли, Быстров повторил:
— Прошу на фронт, товарищ генерал.
— Я уже сказал — вы поедете в пехотное училище. Что, непонятно?
Как всегда в таких обстоятельствах, Быстров еще больше выпрямился и ответил по-уставному:
— Слушаюсь, приказано поехать в пехотное училище!
— Округ выберете сами.
— Не имеет значения, товарищ генерал.
— Где ваша семья?
— Жена на Урале, работает на тракторном, дети вместе с московскими школьниками в Коми.
— Отлично, как раз на Урале нужен такой командир.
Осталось последнее — поднять руку к головному убору и повернуться через левое плечо, но как раз этот проклятый поворот не давался.
Собственно, теперь ему было уже все равно…
Училища еще не было, но его начальник, полковник Кисляков, уже был. Он в тяжелом раздумье сидел на армейской койке в одной из боковых комнат большого деревянного помещения недавно расформированной части, казарменный фонд которой отводился под пехотное училище.
В стороне от кровати стоял канцелярский стол, разделенный как бы на две части — деловую и бытовую: слева служебные бумаги под полевой сумкой, справа — две тарелки. В одной из них папиросные окурки, селедочные остатки, пара ленивых мух — в другой.
Быстров обратился к Кислякову, по-уставному представился:
— …прибыл на должность заместителя начальника училища по учебно-строевой части.
Кисляков медленно, как бы нехотя поднялся, долго, изучающе осматривал Быстрова, будто строевого коня, не миновал и его палки, без которой тот еще не передвигался, и, подавая руку, спросил:
— Раньше в училище работали?
— Нет, не приходилось.
— Не приходилось? Значит, вы ничего не знаете и ничего не умеете. И на кой только дьявол мне такие ничего не знающие и ничего не умеющие заместители? Был же у нас свой кандидат, знающий командир, работник вуза, так нет же — из самой Москвы неуча направили…
— Откажите в должности, и я с радостью вернусь обратно.
— Покататься захотел… за казенный счет? Есть такие, знаю, но этого удовольствия я вам не доставлю. Работать заставлю, учиться работать и работать. Это вам ясно?
— Вполне. Для работы и приехал, хотя признаюсь, без моего желания.
— Для работы? Ну что ж, раз для работы, так действуйте! Что? Водочную бутылку под койкой заметил? Подумаешь, какая невидаль! Между прочим, когда я в вашей шкуре ходил, я своего начальника всегда водкой обеспечивал. Правда, он и пить не умел, но это уже в мою пользу…
— Водкой обеспечивать не берусь…
— Не берешься, значит… Я это так, между прочим. Да и кто бы вам водку дал? И себе-то сотку не найдешь.
Быстрова коробил этот переход с «ты» на «вы», но он не привык торопить события. Кисляков меж тем успокоился, деловито предложил:
