Второпях во тьму - [7]

            Я кладу свой портфель на пол рядом с переполненной скамьей и сажусь на него. Из-за усталости мне не стыдно сидеть задницей на полу, будто какой-то чокнутый юный художник. Я громко смеюсь. И мой смех эхом разносится вокруг.

            Мой портфель тоже нуждается в замене. Кожа в большинстве мест стерлась, а в двух уголках виден торчащий металлический каркас. Мне подарили его, когда я увольнялся с последнего места работы. Шнурки тоже развязались. У меня нет сил завязывать их. Мне просто нужно немного посидеть здесь и перевести дух. Закрой глаза. Успокойся.

            Я резко просыпаюсь, когда что-то задевает мое лицо. Что бы это ни было, оно, кажется, уже исчезло к тому моменту, когда я размыкаю слипшиеся веки. Должно быть, кто-то задел подолом пальто, когда вставал со скамьи рядом со мной. Если это так, то это пальто нуждается в хорошей чистке, поскольку оно пахнет, будто его достали из переполненного мусорного бака. Однако рядом никто не стоит. И я не видел, чтобы кто-то поскальзывался и падал с края платформы на рельсы. Поэтому кто бы то ни был, он, должно быть, довольно быстро убежал в боковой туннель.

            Неужели я пропустил объявление? Голова у меня тяжелая, шея ноет.

            "Из-за переполненности станции Финсбери-Парк мы испытываем серьезные задержки на Виктория Лайн в обоих направлениях."

            Табло по-прежнему обещает поезд до Илинг-Бродвей через одну минуту, как и тогда, когда я только попал сюда. Я уверен, что прибывающий поезд вырвал бы меня из дремоты. И на скамейке рядом со мной тоже никто не шевелится.

            Я поднимаюсь на ноги, и чувствую, что коленные суставы стали будто деревянные.

            Билборд на другой стороне платформы рекламирует минеральную воду. И, несмотря на то, что гигантская бутылка на плакате закопчена так, что выглядит непригодной для питья, мысль о воде вызывает у меня стон. К своему стыду я даже трясу старую банку от "Кока-колы", которую замечаю под скамьей. Но она такая же сухая, как и кожа парня, сидящего над ней. Похоже, он по-прежнему занят разгадыванием того же кроссворда, на который пялился, когда я садился здесь пару минут назад.

            Я прохожу через короткий соединительный туннель между платформами Централ Лайн восточного и западного направления.

            "На всех линиях лондонского метро поезда ходят в нормальном режиме."

            О, наконец-то. Может быть, сейчас мы куда-нибудь уедем. Потому что сегодня утром творилось форменное безобразие. Я оттягиваю рукав своего пальто. Господи, должно быть, я потерся манжетой рубашки обо что-то очень грязное. И я боюсь заглядывать под грязный рукав на часы.

            Но я протираю циферблат и проверяю время. Пятнадцать минут десятого.

            - Черт. Черт.

            Через пятнадцать минут я должен находиться на рабочем месте. Этому не бывать. У меня нет ни единого шанса. Мне чертовски повезет, если я доберусь туда к десяти.

Ⓒ On All London Underground Lines by Adam Nevill, 2010

Ⓒ Перевод: Андрей Локтионов

Ангелы Лондона

            Все  еще слегка удивленный тем, что такие вещи допустимы в городе, Фрэнк уставился на  беспорядок.

            У  основания фонарного столба громоздились мешки для мусора, с высыпавшимся на  тротуар содержимым. Кто-то однажды бросил один мешок. Его примеру последовали  другие, пока пирамида отходов не стала высотой по пояс. С тех пор сердцевина  сооружения сгнила, будто тело царя, в честь которого была построена пирамида,  было плохо забальзамировано. Поверх кучи лежал матрас. Местами из него торчали  ржавые пружины, а пятна от воды образовали на стеганой ткани некое подобие  континентов. Дополняла сооружение сломанная детская коляска, с лохмотьями  парусины, свисающими с алюминиевого каркаса. Тревожный элемент запустения и  человеческой хрупкости, нечто, к чему обитатели Лондона стали невосприимчивы,  по крайней мере, большая их часть. Фрэнк не был уверен, какой путь выберет.  Путь безразличия или участия.

            Он  подумал, что весь этот бардак необходимо выдвинуть на Премию Тернера[1], но у него не было  сил, чтобы улыбнуться собственной шутке. И поделиться ею было не с кем.

            Над  головой поскрипывала вывеска паба. Она была деревянной, а железные крепления  почти полностью проржавели. Он сомневался, что она долго там продержится.  Удивительно, как много в городе оставалось старых и сломанных вещей.

            На  куске дерева в ржавой раме был изображен Ангел Лондона. Облезшая от непогоды  краска придавала рисунку вид, отличный от изначально задуманного. Своим  чешуйчатым лицом, узкой кипой[2] и венком из листьев, ангел теперь больше напоминал нечто, появившееся  из-под кисти Фрэнсиса Бэкона[3]. Всякий раз, когда Фрэнк видел это жуткое облезлое лицо, он знал, что  пришел домой.

            Паб  был мертв, стоял закрытым уже несколько лет. Сквозь грязные оконные стекла Фрэнк  увидел силуэты деревянных стульев, поставленных на столы вверх ножками, барную  стойку, напоминавшую некий пустующий постамент в пыльной гробнице, и плакат  давно прошедшего конкурса, связывающего регби с "Гиннесом".