Второго шанса не будет - [10]

Имеется мать Моники. Ее я видел один раз. Она все время «отдыхает». У нее «продолжительные каникулы». Иными словами, она то и дело попадает в психиатрическое заведение. В тот день она собиралась на светский раут, приодетая, надушенная, красивая, только бледная очень, и глаза пустые, и речь запинающаяся, и шаткая походка.

Если не считать дяди Карсона, Моника чувствовала себя чужой среди родных. Мне, как понимаете, это было все равно.

– Хотели видеть меня? – спросил я.

– Да, Марк. Я хотел тебя видеть.

Я выжидательно помолчал.

– Ты любил мою дочь? – Эдгар переложил ладони на стол.

К такому вопросу я не был готов, тем не менее, без малейшего промедления ответил:

– Да, очень любил.

Похоже, он догадался, что я лукавлю. Я изо всех сил постарался выдержать его взгляд.

– И все же, скажу тебе, счастливой она не была.

– Не думаю, что в этом следует винить меня.

– Справедливо замечено, – медленно кивнул Эдгар.

Но в моих глазах такая защита выглядела слабой. Слова Эдгара шарахнули меня, как кувалдой. Меня вновь затопило чувство огромной вины.

– Тебе известно, что Моника консультировалась с психиатром? – спросил Эдгар.

Я перевел взгляд на Карсона, затем вернулся к тестю.

– Нет.

– Неудивительно. Она хотела сохранить это в тайне от всех.

– А вам как удалось узнать?

Эдгар не ответил, погруженный в изучение собственных ладоней. Затем сказал:

– Сейчас я кое-что тебе покажу.

Я бросил на дядю Карсона еще один взгляд – исподтишка. Мне показалось, он вздрогнул.

– Валяйте, – разрешил я Эдгару.

Эдгар отпер ящик стола, пошарил внутри, извлек пластиковый мешочек и, зажав его между большим и указательным пальцами, поднял над столом. Я не сразу сообразил, что передо мной, а когда понял, выкатил глаза и лишился дара речи.

– Узнаешь?

Я посмотрел на Карсона. Глаза у него покраснели. Я перевел взгляд на Эдгара и молча кивнул. В мешочке был лоскут примерно три на три дюйма – образчик материи, которую я видел две недели назад, за несколько мгновений до выстрела.

Розовый, с черными пингвинами.

– Как это к вам попало? – едва слышно прохрипел я.

Эдгар протянул мне большой коричневый конверт, обернутый в пластик. Я повернул его другой стороной. Имя и адрес Эдгара. Обратного адреса нет. Судя по штемпелю, бандероль отправлена из Нью-Йорка.

– Это пришло с сегодняшней почтой, – сказал Эдгар и ткнул пальцем в лоскуток. – Тарино?

По-моему, я выдавил из себя:

– Да.

– Это не все. – Эдгар вновь запустил руку в ящик. – Я взял на себя смелость разложить все по мешочкам. На случай если власти решат взять на анализ содержимое.

Он протянул мне пластиковый пакетик на липучке. Внутри оказались волосы. Крохотные локоны. Когда я понял, на что смотрю, мне стало по-настоящему страшно. Перехватило дыхание.

Волосы младенца.

Откуда-то издалека донесся голос Эдгара:

– Ее?

Я закрыл глаза и попытался представить себе Тару в кроватке. К моему ужасу, черты дочери уже поистерлись в памяти. Неужели это возможно? Я даже затрудняюсь сказать, что увидел: реальный образ, выплывший из глубины сознания, или то, что я придумал взамен его. Проклятие! Веки набухли слезами. Я не в силах был мысленно нарисовать головку дочери, которую так любил поглаживать.

– Марк?

– Может быть, – сказал я, открывая глаза. – С уверенностью сказать не могу.

– И последнее. – Эдгар передал мне очередной пластиковый контейнер.

Я аккуратно положил его на стол рядом с волосами. В контейнере лежал лист бумаги со следующим текстом, напечатанным, похоже, на лазерном принтере:

«Если сообщите властям, мы исчезнем и вам никогда не узнать, что с ней. Мы будем следить за вами. Нам все будет известно. У нас есть свой человек. Ваши звонки отслеживаются, так что не надо говорить на эту тему по телефону. Мы знаем, что ты, дедушка, богатенький. Нам нужны два миллиона долларов. И выкуп передашь ты, папочка. Так что готовь деньги, дедушка. Посылаем мобильник. Он защищен от прослушки. Но если будете пользоваться им для разговоров с другими, нам это станет известно. Мы исчезнем, и вы никогда не увидите ребенка. Дедушка, готовь деньги. Передай их папочке. А ты, папочка, держи деньги и мобильник при себе. Отправляйся домой и жди. Мы позвоним и скажем, что делать. Будешь своевольничать – потеряешь дочь. Это твой единственный шанс».

Необычный слог, мягко говоря. Я прочитал записку трижды и посмотрел на Эдгара с Карсоном. Мной овладела странная умиротворенность. Да, случилась страшная вещь, но эта записка… Она успокаивает. Наконец хоть что-то произошло. Теперь можно действовать. Можно вернуть Тару. Появилась надежда.

Эдгар встал, проследовал в угол, открыл шкаф и вытащил спортивную сумку с эмблемой «Найк».

– Здесь вся сумма, – сообщил он и положил сумку мне на колени.

Я опустил взгляд:

– Два миллиона?

– Банкноты разложены не по номерам, но сами номера я на всякий случай переписал.

– Может, стоит связаться с ФБР? – Я перевел взгляд с сумки на Карсона.

– Не думаю. – Эдгар уселся на крышку стола и скрестил руки на груди. От него пахло лосьоном, но этот запах смешивался с чем-то куда более простым, прогорклым, земным. Под глазами у Эдгара темнели круги. – Решать тебе, Марк. Ты отец. Мы с уважением примем любое твое решение. Но ты знаешь, мне приходилось иметь кое-какие дела с верхами. Возможно, я сужу предвзято, возможно, мои взгляды окрашены личным отношением, но, по моему опыту общения, люди из ФБР некомпетентны и своекорыстны. Если бы речь шла о моей дочери, я положился бы скорее на собственное суждение, нежели на них.