Второе нашествие марксиан: Беллетристика братьев Стругацких - [24]

Нельзя сказать, что эта повесть является целостной критикой коммунистической системы. На что Стругацкие жалуются здесь, как и в других местах, так это на то, что люди не преуспели в практиковании лучших сторон их человечности, а вместо того предаются эгоизму, мелочности, глупости и узкой ортодоксии. Это подчеркнуто в нескольких относительно более прямых пассажах, рассыпанных по тексту. В нескольких ситуациях Эдик Амперян использует «реморализатор» («humanizer»), аппарат, демонстрирующий наиболее человечные и разумные стороны индивидуума, подвергнутого обработке. Под влиянием «реморализатора» Вунюков признает слабость и тщету Тройки, сетует, что человечество слишком недавно вышло «из состояния непрерывных войн, из мира кровопролития и насилия, из мира лжи, подлости, корыстолюбия» и потому не способно подняться над подозрительностью, эгоизмом и узколобостью.

В эти редкие рациональные моменты становится очевидным, что Стругацкие снова критикуют скорее человеческую слабость, нежели некое врожденное злонравие. Окружение снова сильнейшим образом влияет на человека. На самом деле, к концу истории даже Привалов и Амперян оказываются совращены мелким безумием этого мира: Привалов собирается вступить в борьбу с Фарфуркисом и Хлебовводовым за благорасположение Вунюкова и хорошую зарплату, а Амперян выясняет, как можно сместить Выбегалло. Только deus ex machina в виде двух коллег снизу спасает героев. Тройка стремительно распускается среди дыма и грома, хотя неисправимый Вунюков, уходя, заявляет в лучшей парламентской традиции: «Есть мнение, что мы еще встретимся в другое время и в другом месте».

Концовка повести как раз настолько открыта, чтобы отразить мораль, характерную и для других произведений Стругацких: исключительно трудно, если вообще возможно, постоянно преодолевать человеческую склонность к эгоизму и пороку. То, что было верным в «Трудно быть богом», верно и совершенно в иной ситуации повести «Сказка о Тройке»: не важно, насколько сильны убеждения и достоинства, они могут функционировать правильно только в должных условиях. Индивидуум находится во многом во власти социального окружения.

Наравне с сумасбродным темпом всего произведения, концовка наступает без предупреждения. Никакие предшествующие события не позволяют предположить, что Привалов и Амперян капитулируют перед Тройкой; это контрастирует с постепенным падением Антона-Руматы с социальных/духовных высот. Такие несоответствия в характерах, равно как и в замысле и даже в тоне, могут быть бросающимися в глаза дефектами в чем-то более серьезном. Хотя «Сказка о Тройке», равно как и «Понедельник начинается в субботу», не претендует на то, чтобы ее принимали всерьез, к ней надо подходить с ее собственными мерками. На уровне сатирического мультфильма «Сказка о Тройке» работает; в ней есть моменты оригинального юмора и колкого остроумия. Но большая их часть, подобно целой повести «Понедельник начинается в субботу», чисто игровой, добродушный. Обе книги находятся в границах советской народной культуры, мира, простирающегося от деревенского фольклора до ориентированного на город журнала сатиры «Крокодил». Только сравнивая эти две работы с такими, как, например, «Полдень, XXII век (Возвращение)», «Далекая Радуга» и «Трудно быть богом», можно увидеть, как далеко первые отстоят от лучших произведений авторов. Их надлежит читать просто для развлечения.

Значительно более тонкая форма сатиры появляется в другой повести 1968 года — «Второе нашествие марсиан». Она была опубликована на английском как «The Second Martian Invasion» (London: MacGibbon & Kee, 1970), «Second War of the Worlds» (Macmillan, 1973), и, наиболее часто, как «The Second Invasion from Mars» (Macmillan, 1979; Collier, 1980). Как следует из одного из вышеприведенных названий, повесть восходит — в искаженном виде — к «Войне миров» Уэллса. Разница между произведениями Стругацких и Уэллса, впрочем, значительно больше, нежели сходство заголовков, которое, как будет показано, является ироническим.

Вторжение с Марса происходит в современной выдуманной стране, в которой смешались античность и современность. Ее деревня дураков — модернизированная версия многих поселений из русской литературы XIX века, если не считать того, что персонажи носят имена из греческой мифологии (Феб Аполлон, Полифем, Артемида и т. д.); с другой стороны, в повести присутствуют упоминания Второй мировой войны, чернорубашечников и Альберта Эйнштейна. Это, впрочем, не современная Греция; привычки персонажей — отчетливо североевропейские. Такая смесь эпох и культур предполагает, что персонажи являются квинтэссенцией человечества. На самом деле, повесть представляет собой басню.

Она состоит из дневника Феба Аполлона; несмотря на его имя, он — всего лишь учитель в отставке и ученый-любитель, коллекционирующий марки, получающий пенсию и записывающий события повседневной жизни. У него есть склонность к ипохондрии, напыщенности, трусости и подходу к событиям с точки зрения здравого смысла: его пристрастие к самовозвеличению и самооправданию делает невозможным положиться на его рассказ, хотя его риторике не удается замаскировать правду.