Второе дыхание - [111]

— Ну, это мы быстро поправим! — отозвался Гуськов готовно. И спросил озабоченно: — Вот только удобно ли прямо в вагоне-то?

— Все будет в норме! — заверил Маврин.

Гуськов приволок свой рюкзак, достал бутылку, принялся вытаскивать и раскладывать на сиденье домашнюю снедь.

— Вы уж и ребятам-то налейте, Леонид... — попросил он, видя, что Маврин налил только себе и ему, и обвел глазами всю мавринскую компанию: — У всех имеются кружки-то?

Кружка нашлась у каждого. Маврин налил и им, Затем, подняв свою кружку, торжественно произнес:

— Ну, будем, славяне... Вздрогнули!

Выпили за неожиданную встречу. Гуськов достал вторую бутылку, домашней наливки, и стал наливать по второй.

— А теперь — за ребят... — заговорил он, волнуясь. — За моих, которые в танке тогда... И вообще...

Все принялись с аппетитом закусывать. Маврин попробовал и похвалил гуськовские помидоры домашней засолки, маринованные грибочки, огурчики, взял у Гуськова вяленого леща: «Люблю!» Потом перламутровым череночком складного ножичка принялся аккуратно надкалывать вареные яйца, облупал их, посыпал сверху сольцой и глотал одно за другим.

— Ты рубай, рубай, не стесняйся! — время от времени напоминал он Гуськову, пододвигая к нему его же собственную закуску. — Помнишь, как мы на фронте когда-то рубали? Эх, и времечко было! Где она, боевая наша молодость?!

Потом хохотнул:

— «Рубать»... Ну и словечко же выдумали славяне! — и восхищенно покрутил головой.

Насытившись, ласково глядя на Гуськова серыми выпуклыми глазами, Маврин принялся дружелюбно похлопывать его по плечу, по ноге, по твердой коже протеза, приговаривая при этом:

— Гуськов, дружище! Тебя ли я вижу?! Живой!..

Проходила минута-другая — и снова:

— Гуськов, дружище!..

Рюкзак Гуськова заметно отощал. Снова сунув его на полку, Гуськов вышел в тамбур покурить вместе с Мавриным.

Оказалось, ехали они в одно и то же место. Только вот слишком много рыбаков, и Гуськов опасается, как бы ему не остаться без лодки и без ночлега.

— Это все чепуха, старик! — заявил решительно Маврин и сообщил, что организация, где он сейчас работает, имеет на водоеме собственные лодки, а в Доме рыбака для них забронирована отдельная комната. Сегодня там заночуют, а завтра утром на моторной лодке отправятся на свою собственную базу. — Ты нас держись, с нами не пропадешь! — закончил он свой рассказ, чем окончательно успокоил Гуськова. Потом стал расспрашивать, как тот живет, чем занимается.

Гуськов, почему-то смущаясь, сказал, что работает он в ателье женской модельной обуви. Добавил, что заработки у них неплохие, и спросил в свою очередь, где работает Маврин.

Тот ответил не сразу. Затянувшись сигаретой, значительно поглядел на забранные ребристой решеткой окошечки пневматических дверей, словно бы размышляя, как лучше, точнее сформулировать ответ, чтобы не ввести человека в заблуждение, но и не выдать при этом некой служебной тайны. Потом произнес с расстановкой, выпустив дым изо рта, что работает он «в одной системе», но не назвал в какой.

Гуськов не стал уточнять, промолчал. Промолчал понимающе, уважительно. Маврин еще тогда, в батальоне, казался ему загадочным. Такой, если захочет, все сможет! А теперь и подавно... Может, должность у него такая, что подписку давал о неразглашении, а он к нему вдруг со своими расспросами! Да и вся-то мавринская компания, видать, не из простых. Куртки на молниях, сапоги с отворотами, модные шапочки с козырьками. Может, киношники или там с телевидения. Может, с завода какого или же с института...

— Я ведь тогда волновался, как вы там, на высотке... — заговорил неожиданно Маврин о самом главном. — Я ведь про вас всем говорил, когда меня вывезли в тыл...

Заметив пристальный взгляд собеседника, Маврин заторопился:

— Говорил, чес-слово, говорил!.. Мол, надо спасать ребят, обязательно!.. И вот тебя подобрали, как видишь... Впрочем, чему же тут удивляться? Разве у нас человека в беде оставят, разве дадут пропасть?!

Гуськов, вышедший в тамбур с намерением прояснить с глазу на глаз, как все тогда получилось, был доволен, что не ему пришлось начинать тяжелый этот, неприятный разговор, что Маврин сам завел его, первый. Вот сейчас он расскажет — и все станет ясным, и его, Гуськова, уж больше не будет мучить проклятый этот вопрос.

Но Маврин неожиданно перевел разговор на другое, заговорил о рыбалке и не без гордости сообщил, что в одной компании с ними едет рыболовная знаменитость, так сказать чемпион. Правда, человечишко он дерьмовый, клейма ставить негде. Зато рыбу ловит, как сам господь бог.

Гуськов вяло поинтересовался: который? Тот, что с бородкой? Нет, оказалось, постарше и без бородки, который сидит у окна...

Маврин перезнакомил Гуськова со всеми, когда закусывали. Гуськов пожимал каждому руку, произносил «очень приятно», но от волнения, как с ним нередко случалось, тут же всех и перезабыл, как звать. Но этого почему-то запомнил — Гога.

Гога был крупный, с широкой грудью и даже на вид очень сильный. В преферанс не играл, всю дорогу сидел и смотрел в окно. Лицо у него было тоже крупное, с правильными чертами и, пожалуй, даже красивое, но деревянное, без выражения, как у глухонемого. А когда он бегло взглянул на Гуськова из-под бугристых своих надбровий зелеными прозрачными глазами, тому показалось, что на него глянул волк.