Вторгшиеся - [7]

— Постойте, постойте, — вмешался, разнимая сыновей, благородного вида господин, — у вас нет достаточного опыта, так что послушайте человека, у которого его в избытке. Не кто иной, как я...

Но тут завертела головой и закричала плачущим голосом женщина:

— Вот теперь и началось самое противное!

— Отец! — воскликнула дочка.

Мальчик и девочка, взглянув друг на друга, расхохотались; захихикала и старуха, прикрыв рукой беззубый рот.

— Хм, в таком случае, — сказал благородного вида господин, — Таро-тян, иди один. Не можем же мы ему не доверять. И если Таро-тян сохранит нам верность, мы обещаем, что в будущем и пальцем не прикоснемся к девушке S. Слышишь, Дзиро-тян?

— Ну что ж, ладно. Молодые девицы меня не так уж интересуют, — сказал второй сын.

— Мерзость, — брезгливо бросила женщина.

— Ну, я пошел. — Старший сын с ухмылкой посмотрел на меня.

У меня было такое состояние, словно мое сердце, будто сухое дерево, источенное короедами, разодранное в щепки, покинув тело, скатилось к моим ногам. Почувствовав на себе сострадательный взгляд дочери, я растерянно опустил глаза и, шмыгнув носом, не дал слезам вылиться наружу.

— Побыстрей давай, — сказал второй сын, идя вслед за братом, и, остановившись в прихожей, продолжал, ни к кому не обращаясь: — Я тоже выйду ненадолго. Не потому, что обещал вдове с первого этажа, да если бы и дал обещание, преспокойно не сдержал бы его, цель у меня профилактическая — добыть сигаретку.

Заложив руки в карманы, я рассеянно смотрел в темнеющее окно — над крышей соседнего дома всплыла жуткая луна, похожая на желтого, как яйцо всмятку, дракона, и вдруг — я этого совершенно не ожидал — ноги понесли меня в прихожую.

— Куда пошел?! — Вздрогнув, я обернулся на голос благородного вида господина, и тут же что-то мягкое и влажное стукнуло меня по лбу, а младшие мальчик и девочка, спрятавшись за старуху, прыснули. Это была жевательная резинка. — Ты не должен слоняться без дела, — продолжал, приближаясь ко мне, благородного вида господин, — принимайся за работу. Напрасно думаешь, что, если сыновья ушли, можно делать все что заблагорассудится. Как я тебе уже говорил, у меня пятый дан по дзюдо, и я работал инструктором в школе полиции. Давай живей, будем делать друг другу жизнь приятной.

— Отец, — сказала дочь, наблюдавшая за происходящим со стороны, — у него нет привычки к такой работе. И это не его вина. Виновато воспитавшее его так старое общество. Он еще не избавился от феодальных представлений, будто мытье посуды — женская работа, думаю, именно в этом все дело.

— Что-то чересчур старательно ты под него ручки подкладываешь, — мрачно сказал благородного вида господин.

— Ничего подобного, — решительно возразила дочка. — Хочешь, чтобы он всю посуду перебил? Кроме того, демократия предполагает, помимо всего прочего, и гуманизм. А насилие — исключает.

С огромной сплетенной из бамбука корзиной, полной посуды, под острыми как иглы взглядами жены и всех остальных мне пришлось, словно заводной кукле, идти в сопровождении дочери между серыми стенами, направляясь в темную комнату, где был общий водопровод.

Если отбросить, что я при этом чувствовал, сама работа была пустячной.

— Какой ловкий, не ожидала, — сказала дочка и продолжала болтать, изо всех сил стараясь утешить меня, но я упорно хранил молчание. Если говорить о моих чувствах, мне с трудом верилось, что я в самом деле существую.

На обратном пути, подходя еще к третьей квартире, я услыхал топот и крики и сказал с раздражением:

— Старший из младших братьев.

На этот раз промолчала дочка.

В квартире младшие братья, поднимая пыль, боролись, подражая сумоистам. Женщина спала, будто рухнув, привалившись к стене и выставив из-под задравшейся юбки свои огромные ноги. Старуха, сидя у окна, смотрела на луну и неизвестно почему ухмылялась. Младенец у нее на коленях громко орал, будто его резали. Благородного вида господин, сидя за моим столом, невозмутимо что-то читал.

— Закончил? — спросил он, вынимая изо рта погасшую и прилипшую к губам сигарету. — Теперь дай мне чайку.

— Чая нет, — ответил я бесцеремонно.

— Я тебя не спрашиваю, есть чай или нет. А требую, чтобы ты налил его мне. Неужели ты думаешь, что, занимая подобную позицию, можно наладить совместную жизнь?

— На нет и суда нет.

— Но, может, все-таки стоит приложить усилия? Ведь и в Евангелии сказано: не уставай творить добро. Не сдавайся — и со временем пожнешь богатые плоды. Для общего блага нельзя жалеть усилий. Христос учил: счастье в том, чтобы давать, а не получать. Пойди к соседям и обрети это счастье. Неужели, прикрываясь предлогом, что ты нам нисколько не доверяешь, ты способен нанести подобное оскорбление?

Я молча пошел к выходу, но благородного вида господин, будто ему пришла в голову какая-то мысль, поспешно окликнул меня:

— Подожди. У тебя такой вид, будто ты чем-то недоволен. Не пытайся скрыть этого. Ты, наверное, собираешься удрать от нас. Нет, так дело не пойдет. Ничего у тебя из этого не выйдет. Разведи-ка огонь. А что касается чая, Кикуко, сходи куда-нибудь, займи. Если ничего не выйдет, возьмешь отсюда книг пять-шесть и продашь.