Вторая жизнь Марины Цветаевой. Письма к Анне Саакянц 1961–1975 годов - [6]
Ариадна Сергеевна ревностно, с душевной болью относилась к тем, кто, по ее мнению, «присваивал» чужие письма, разбазаривал их, считая своей собственностью. Отсюда ее неприязненное отношение к В. В. Сосинскому, который подарил что-то из цветаевского Анне Ахматовой, а свой архив (он привез более 100 писем, рукописей, фотографий М. Цветаевой, а также А. Ремизова, М. Осоргина и других своих парижских друзей), не показав Ариадне Сергеевне, передал в хранилище. Он же вскрыл пакет от К. Б. Родзевича, предназначенный для дочери поэта, и без ее разрешения кое-что переснял. То же касается и Анастасии Ивановны, которая, по небрежности, позволила, чтобы за границу попали копии некоторых материалов сестры (в 1971 г. они появились в парижском «Вестнике РСХД»), а потом, в 1973 г. А. Эфрон были опубликованы в Париже в книге «Марина Цветаева. Неизданные письма». Особенно ненавистен был Вадим Морковин (помнила его еще по школе в Моравской Тршебове, где они учились в одно и то же время), обладающий письмами Цветаевой к чешской подруге матери Анне Тесковой. Он обещал прислать А. Эфрон фотокопии писем, но всячески оттягивал момент их передачи. В результате в 1969 г. Морковин издал в Праге книгу «Письма к Анне Тесковой», в которой было опубликовано 122 письма (из 138) под его редакцией. К чести В. Морковина, надо сказать, сделал он это очень деликатно, купировав те места в письмах, которые содержали некоторые неоднозначные эпизоды из жизни семьи Цветаевой, в том числе касающиеся Сергея Яковлевича и самой Ариадны. Но А. Эфрон считала, что произведения Марины Цветаевой принадлежат России, и только России, и негодовала, когда цветаевские материалы попадали в чужие руки и издавались где-либо за ее рубежами.
Вдохновительницей создания Комиссии по литературному наследию Марины Цветаевой тоже была дочь поэта. За состав этой комиссии Ариадна Сергеевна билась, что называется, насмерть: она считала, что в нее должны входить те, кто может быть полезен Цветаевой, а не те, кому она, Цветаева, может быть полезна. Дочь поэта не могла допустить, чтобы в комиссию входили люди случайные, поэтому так упорно, проявляя свои «дипломатические» способности, добивалась, чтобы, например, Н. Д. Оттен не стал членом этой комиссии, категорически возражала против включения в ее состав В. В. Морковина. Она же настояла, чтобы секретарем комиссии была Анна Саакянц. Комиссия по литературному наследию Марины Цветаевой была создана В. Н. Орловым в конце 1961 г. В ее первый состав входили К. Г. Паустовский, И. Г. Эренбург, А. Н. Макаров, А. С. Эфрон, А. А. Саакянц, чуть позже к ним присоединилась М. И. Алигер. После смерти в 1967 г. Эренбурга и Макарова, в 1968 г. — Паустовского неоднократно обсуждался вопрос об обновлении состава комиссии, однако заново она была сформирована только в марте 1973 г.
А. Эфрон горячо поддержала и проведение вечера памяти Марины Цветаевой: «…не просто „хорошо бы“, а нужно, чтобы состоялся вечер памяти Марины Цветаевой в Доме литераторов», — настаивала она, рекомендовала состав выступающих (Илья Эренбург, Павел Антокольский, Генрих Нейгауз, Дмитрий Журавлев и др.). Но первый вечер, посвященный 70-летию со дня рождения Цветаевой, провел 25 октября 1962 г. Литературный музей. О нем она сообщала В. Н. Орлову: «…всё прошло без малейшей „ажиотации“, никто стульев не ломал и стекол не бил, и хотя зал вместил вдвое больше положенного, было очень спокойно, пристойно — как надо. Устроители сумели правильно распределить билеты и, главное, подготовили вечер без излишней рекламы и болтовни, многие „сенсационеры“ узнали о нем лишь на следующий день после того, как он состоялся. Была неплохая (небольшая) экспозиция книг, фотографий, на диво удачный портрет…; выступали Эренбург, Слуцкий, Ев. Тагер; первые два, по-моему, хорошо (Эр<енбург>, правда, перепевал опубликованное, т. ч. ничего нового не сказал — но сам был насквозь мил и добр, что не часто увидишь!). Тагер же развел молочные реки, кисельные берега — я держала себя обеими руками за шиворот, чтобы усидеть, и бесилась — дура неизбывная! Потом было „художественное“ чтение маминых стихов, и опять же я, вместо того чтобы испытывать благостные чувства, начала медленно и верно взрываться. К счастью, взрывалась в фойе, хоть ни у кого не на глазах. Понимаете, разумом ценю первую попытку Цветаевой „вслух“ и отдаю должное терпению, любви и мужеству устроителей, а сердце требует совсем, совсем иного для памяти мамы. Настоящего — не только по замыслу, но и по осуществлению»[16].
На второй вечер, официальный, разрешенный секретариатом Союза писателей, состоявшийся в Центральном доме литераторов 26 декабря 1962 г. (его, правда, не раз переносили, и, вообще, речь шла о том, состоится ли он), Ариадна Сергеевна не пошла, сославшись на болезнь, а на самом деле, видимо, боясь услышать что-нибудь фальшивое «в потоке приветствий» (см. ее впечатления от вечера в Литературном музее) либо опасаясь какого-либо инцидента. Но все прошло благополучно. Было много выступивших. Потом она благодарила П. Антокольского: «Все в восторге от Вашего и Эренбургова выступления. „Восторг“ не то слово — люди плакали»
