Вторая жизнь фельдмаршала Паулюса - [6]

«Но я, — Гейдрих окончательно отбросил шутливый тон, — пригласил вас, разумеется, не для беседы о нарядах наших дам. Речь идет о вашей будущей поездке в Бухарест и Будапешт… Мы хотели бы вас кое о чем попросить…»

Фельдмаршал замолчал. Продолжения рассказа не последовало. Паулюс без внешне видимой связи со сказанным заметил:

— Кто-то правильно говорил: каждый представляет себе другого по своему образцу и подобию. Это очень верная мысль.

Больше о Гейдрихе фельдмаршал не упоминал: разговор так и остался незаконченным. Лишь спустя некоторое время близкий друг Паулюса, его бывший первый адъютант Вильгельм Адам досказал конец этой истории.

Поговорив о модах и скромности, с которой следует вести себя арийской женщине, Гейдрих перешел к делу: «И так, у нас есть к вам просьба». Он тут же снял телефонную трубку, негромко, но довольно настойчиво сказал: «Шелленберг, прошу зайти ко мне». Незамедлительно появился шеф закордонной разведки РСХА и безаппеляционным тоном заявил Паулюсу:

— Господин генерал, нам известно, что один ваш родственник в Бухаресте служит начальником шифровального отдела министерства иностранных дел Румынии. Будем называть его Штефан. Другая ваша румынская родственница — будем называть ее Розита — вышла замуж за коммуниста, который находится в превентивном заключении. Мы знаем также, что ваша третья румынская родственница замужем за человеком, который остался в большевистской Бессарабии. Наконец, и это главное, нам известно, что вы, господин генерал, истинный патриот и верный солдат фюрера…

Шелленберг умолк, нагло разглядывая лицо Паулюса. Скорее всего, он хотел понять, какое впечатление удалось произвести на молодого генерала. Видимо, разведчик уловил на его лице растерянность и, посчитав вопрос решенным, без всякой маскировки изложил главное.

— Так вот, на днях вы едете в Бухарест. Мы не можем поручиться, что румыны всегда честны и откровенны с нами. И если бы ваш родственник Штефан помог нам в этом убедиться, то мы высоко оценили бы такую услугу.

Паулюс буквально захлебнулся от гнева. Не скрывая своего возмущения, он переспросил Шелленберга:

— Вы хотели, чтобы я завербовал для вас Штефана? Правильно я понял ваше предложение?

— Ну зачем же столь упрощенно излагать деликатные вопросы, — с наигранной обидой сказал Шелленберг. — Речь идет об укреплении отношений доверия — не более того.

— Нет уж, увольте. Я солдат, господин полковник (Шелленберг имел тогда звание штандартенфюрера СС, что соответствовало званию полковника в армии), и привык говорить прямо, без всяких околичностей. Я не подхожу для роли вербовщика агентуры, не умею выкрадывать чужие шифры. Мое дело — воевать, а если понадобится, умереть за фюрера и отечество.

И тут вмешался молчавший все время Гейдрих:

— Мы ни к чему не принуждаем вас, господин генерал. Вальтер просто попросил о маленькой услуге. Для нас ясны мотивы вашего отказа, мы уважаем их. Ведь вы не хотите подвергать опасности близкого родственника вашей супруги.

И даже в этот момент Гейдрих не упустил возможности кольнуть Паулюса. Только что прозвучавшее заявление о понимании его позиции в отношении родственника он дополнил явно оскорбительной фразой:

— Да и столь щедрого человека — ведь он распоряжается семейными счетами семьи Розетти.

Увидев, как вновь вспыхнуло лицо Паулюса, хозяин кабинета встал с места, примирительно сказал:

— Забудем об этом разговоре. Вальтер, вы свободны.

…Ближайший визит предстоял тогда Паулюсу не в Румынию, а в Венгрию, в Будапешт. Хорти был неискренен и увертлив. Но как он ни крутился, все же ему пришлось пообещать сорок дивизий для отправки на восточный фронт.

В Бухаресте было легче: там без труда удалось получить обещание послать на восток тридцать дивизий. Но Паулюс знал цену румынским солдатам. На прощальном приеме к нему подошел генерал Мазарини. Он был сверху донизу увешан орденами и медалями. Паулюс даже удивился: нечасто приходилось видеть такое.

— Вам, наверно, много пришлось воевать, генерал? — спросил он Мазарини, плохо говорившего по-немецки.

— Два месяца в первую мировую войну:

— Но вы, пожалуй, очень умело воевали?

Мазарини не понял иронии и гордо ответил:

— После войны я много сделал для сигуранцы[12]. Мои заслуги по достоинству отмечены.

Мог ли знать тогда Паулюс, что через два с половиной года ему придется наказывать генерала Мазарини за то, что тот разрешал споим солдатам в обледенелых степях под Сталинградом есть падаль, гнилую конину, что вызывало дизентерию у его подчиненных. А вот о себе генерал проявлял невиданную заботу. Его денщик даже возил с собой утепленную клетку с курами.

Но все это будет потом. А тогда Паулюс распрощался и в тот же вечер уехал из Бухареста в Берлин. Докладывая своему шефу — начальнику генштаба сухопутных войск Гальдеру о результатах поездки, о впечатлениях от встреч с руководителями армий режимов Хорти и Антонеску, не удержался от оценки:

— Это опереточные генералы.

Фельдмаршал и в плену нередко отзывался так о Мазарини, глядя на то, как он увешивает свой мундир различными знаками, блестящими на солнце. А однажды еще больше разоткровенничался: