Вторая жизнь фельдмаршала Паулюса - [34]

Шумилов: Северной группировке вы отдали приказ сложить оружие?

Паулюс: Нет.

Шумилов: Я прошу отдать.

Паулюс: Я не имею никакого права отдавать такой приказ.

Шумилов: Вы же командующий!

Паулюс: Нет, я теперь пленный и не могу подчиненным мне войскам отдавать приказ о капитуляции. Я надеюсь, что вы поймете положение солдата, поймете его обязанность.

Шумилов: Каждого солдата обязывают драться до последнего, но начальник может приказать своим подчиненным войскам прекратить боевые действия, когда он видит, что люди напрасно гибнут, что это в дальнейшем ведет к уничтожению его подчиненных.

Паулюс: Это может решить тот, кто непосредственно остается с войсками. Так и получилось с южной группировкой, в которую я попал случайно.

Шумилов: (переводчику). Передайте генерал-фельдмаршалу, что я приглашаю его и его спутников к столу, после чего Паулюс поедет в штаб фронта.

Стоит упомянуть об одном примечательном эпизоде, происшедшем на пути в столовую. Шмидт неоднократно поворачивался к Адаму и нашептывал ему: «Ничего не принимать, если они предложат нам выпить… Нас могут отравить». Вообще, они вели себя странно. Оказывается, гитлеровцы предполагали, что их ждет на улице какая-то экзекуционная команда. Адам позднее так писал о тех минутах: «Неужели это конец? Я оглянулся. Экзекуционной команды не было. Может быть, она там, за деревянным домом, к которому шел генерал? Ничего подобного. Шумилов открыл дверь в сени, где хозяйничала пожилая женщина. На табуретах стояли тазы с горячей водой и лежали куски настоящего мыла, которого мы уже давно не видели… Умывание было просто блаженством… После этого нас попросили пройти в соседнюю комнату. Там стоял стол с множеством разных блюд»[77].

Шумилов: Их можно понять: они были очень взволнованы. Да, признаться, и я был взволнован не меньше. Шутка ли, передо мной был тот самый генерал, который принимал непосредственное участие в разработке плана войны против Советского Союза — плана «Барбаросса». А теперь он у нас в плену!..

По дороге Паулюс, который шел рядом со мной, спросил меня:

— Скажите, генерал, чем можно объяснить, что ваши солдаты наступают днем и ночью и при сильном морозе лежат на снегу?

Переводчик перевел. Поблизости стоял наш солдат. Я подозвал его и сказал:

— Посмотрите, как одет наш солдат. — (На нем были валенки, ватные брюки, теплое белье, полушубок, шапка-ушанка, теплые рукавицы.) — Вот как заботится наша Родина о своих защитниках!

Выслушав перевод, фельдмаршал покраснел от волнения, лицо его исказилось.

Меня предупредили, что пленных нужно как следует накормить, поскольку в штаб фронта они прибудут поздно. Поэтому обед был очень обильный. На закуску — консервы (кильки, шпроты), колбасы разных сортов, сало, затем полный обед из 3 блюд и, конечно, водка. Я сидел за столом рядом с Паулюсом. Через переводчика он мне сказал:

— Я есть ничего не буду. Я голоден, но у вас столь обильный стол и такие жирные блюда, что я есть не могу, а водку выпью.

Однако после водки пошли в ход и колбаса, и другие закуски. Словом, Паулюс и его приближенные выпили и поели хорошо.

Из штаба генерала Шумилова Паулюс был доставлен в штаб командующего Донским фронтом К. К. Рокоссовского. Спустя годы, прославленный полководец так напишет об этой встрече с немецким фельдмаршалом:

«В помещении, куда был введен Паулюс, находились мы с Вороновым и переводчик. Комната освещалась электрическим светом, мы сидели за небольшим столом и, нужно сказать, с интересом ждали этой встречи. Наконец открылась дверь, вошедший дежурный офицер доложил нам о прибытии военнопленного фельдмаршала и тут же, посторонившись, пропустил его в комнату.

Мы увидели высокого, худощавого и довольно стройного в полевой форме генерала, остановившегося навытяжку перед нами. Пригласили его сесть к столу. На столе у нас были сигары и папиросы. Я предложил их фельдмаршалу, закурил и сам, Николай Николаевич (Воронов) не курил. Пригласили выпить стакан горячего чая. Он охотно согласился.

Наша беседа не носила характера допроса. Это был разговор на текущие темы, главным образом о положении военнопленных солдат и офицеров. В самом начале фельдмаршал высказал надежду, что мы не заставим его отвечать на вопросы, которые вели бы к нарушению им присяги. Мы обещали таких вопросом не касаться. К концу беседы предложили Паулюсу дать распоряжение подчиненным ему войскам, находившимся в северной группе, о прекращении бесцельного сопротивления. Он уклонился от этого, сославшись на то, что он, как военнопленный, не имеет права давать такое распоряжение»[78].

«Это было бы недостойно солдата, воскликнул Паулюс, едва выслушав перевод», — вспоминает переводивший эту беседу Н. Д. Дятленко.

— Можно ли говорить о спасении жизни подчиненных, как о поступке, недостойном солдата, если сам командующий сдался в плен?

— Я не сдался. Меня захватили врасплох, — оправдывался Паулюс.

— Нам известны детали вашего пленения, — сухо заметил Н. Н. Воронов. — Но сейчас мы об этом не будем говорить. Речь идет о гуманном акте с вашей стороны. Мы располагаем достаточными силами и возможностями, чтобы за один-два дня, а может быть, и за несколько часов разгромить части вашей армии, которые до сих пор оказывают сопротивление. Их усилия напрасны — они могут привести лишь к гибели тысяч ваших солдат и офицеров. Ваша обязанность как командующего армией спасти им жизнь.