Вторая жизнь фельдмаршала Паулюса - [24]

Я в полной мере беру на себя ответственность за это тяжелое решение, хотя и должен отметить, что командиры корпусов генералы Гейтц, Штрекер, Хубе и Енеке точно так же оценивают обстановку. Учитывая сложившуюся обстановку, еще раз прошу предоставить свободу действий…»[52]

Однако Гитлера и эта радиограмма не переубедила. Испытывая панический страх перед всяким отступлением и потерей престижа, он продолжал настаивать на своем. Утром 24 ноября фюрер направил непосредственно Паулюсу приказ, содержавший категорическое требование удерживать Сталинград до последнего. «Войска 6-й армии временно окружены русскими… Личный состав армии может быть уверен, что я предприму все для того, чтобы обеспечить нормальное снабжение армии и своевременно освободить ее из окружения. Я знаю храбрый личный состав 6-й армии и ее командующего и уверен, что вы все выполните свой долг»[53].

Всю остроту борьбы в ставке, развернувшейся вокруг предложения Паулюса, раскрыл адъютант Гитлера генерал Энгель. «…Большая дискуссия, — писал он в своем дневнике, — по поводу радиограммы Паулюса: ходатайство об отводе всего северного участка фронта, так как позиции невозможно сохранять. Паулюс пишет, что он может создать оборону на южном участке, но не в состоянии удерживать фронт на севере. Фюрер резко отвергает это предложение, хотя Цейтцлер поддерживает его… Фюрер обещает рассмотреть вопрос о переброске с запада новых соединении и подчеркивает снова, что Сталинград ни в коем случае нельзя сдавать; возлагает большие надежды на Гота, веря, что он исправит положение в излучине Дона»[54].

Ни Цейтцлер, ни Вейхс не стали решительно возражать против приказа Гитлера. Они не нашли веских аргументов, чтобы доказать гибельность этого приказа. Что касается Цейтцлера, то он находился далеко, в Германии. А Вейхс был рядом, лучше знал обстановку, но отстаивать предложение Паулюса не стал. Не желая, видимо, искушать подчиненного ему командующего армией, он покорился воле фюрера. Вейхс тем самым уклонился и от принятия собственного решения, побоявшись взять на себя в этот роковой час ответственность.

А тревога среди генералов 6-й армии все более разрасталась. И уже не только Паулюс, но и его подчиненные все настойчивее говорили о необходимости прорыва кольца окружения. 25 ноября 1942 года командир 51-го армейского корпуса генерал артиллерии Вальтер фон Зейдлиц подал на имя Фридриха Паулюса памятную записку под названием «Оценка обстановки». В этом документе трезво и точно оценивалось катастрофическое положение 6-й армии, вопреки приказу Гитлера решительно ставился вопрос о попытке вырваться из окружения:

«Если главное командование сухопутных сил не отменит немедленно приказ, предписывающий армии занять круговую оборону и ждать выручки, то наша совесть по отношению к армии и немецкому народу настоятельно повелевает, чтобы мы сами вернули себе отнятую у нас последним приказом свободу действий и воспользовались еще имеющейся возможностью вырваться из окружения и предотвратить катастрофу. Нависла угроза полного уничтожения 200 тысяч солдат и всей боевой техники. Другого выбора нет»[55].

Эту записку Паулюс отправил главному командованию сухопутных сил. И странное дело, именно на Зейдлица было возложено командование всем северным и восточным участками котла. Так Гитлер пытался убить сразу двух зайцев: сузить власть Паулюса как командующего и связать по рукам Зейдлица, который в данных условиях вынужден был подчиниться фюреру.

С 26 ноября на оперативно-стратегической авансцене под Сталинградом появился один из ведущих военных авторитетов Германии фельдмаршал Эрих фон Манштейн. На него возлагались большие надежды. Считалось, что он сумеет выручить войска, оказавшиеся в ловушке под Сталинградом.

Под командованием Манштейна создавалась группа армий «Дон». В ее состав вошли 4-я танковая и 6-я армии, остатки 3-й и 4-й румынских армий. Предполагалось, что дополнительно сюда же войдут одна танковая и 2–3 пехотные дивизии. Однако для осуществления деблокады сил группы армий «Дон» было явно недостаточно.

Для Паулюса те дни оставались весьма тревожными. Его неотступно одолевали мысли о прорыве блокады изнутри. Спустя полгода, уже находясь в плену, он рассказывал:

— Я думал о том, чтобы спасти армию. Для этого мне нужна была свобода действий и право попытаться прорвать блокаду в юго-западном направлении. Я думал о страшной опасности: профаны и дилетанты отдают приказы, от которых зависит жизнь сотен тысяч людей. Впрочем, я всегда останавливал себя — а может быть, фюрер хочет принести в жертву сталинградскую группировку? Может быть, это необходимо во имя спасения всего фронта? Он, фюрер, может знать то, что неизвестно мне. Я был уверен, что Манштейн понимал и разделял мои планы и заботы. Но слово наперекор фюреру сказать не смел.

Нет, Паулюс был еще далек от правильной политической оценки захватнических агрессивных целей, которые ставил Гитлер и фашистские заправилы перед своей армией. Позднее фельдмаршал свою позицию объяснял так: «К правильной политической оценке всех событий этой войны и к сознанию собственной ответственности мы в то время еще не пришли, наоборот, мы возлагали всю ответственность только на Гитлера и его непосредственных советников, так же точно, как во время окружения под Сталинградом мы критиковали чисто военные мероприятия»