Вторая половина Королевы - [53]

Меня укусила муха.

Я уехала из пансионата по-английски, не прощаясь. Место укуса чесалось и саднило. Я не собиралась быть вменяемой и прислушиваться к голосу разума. Мне было плохо, словно моя городская душа была отравлена слишком свежим еловым воздухом. «Все очень плохо», – сказала я сестре, образовавшись на ее пороге – без предупреждения и приглашения. Для чего еще нужны сестры, если не для того, чтобы нарушать все воскресные планы. Вовка, племянник, страшно обрадовался моему приходу, Лизавета же осмотрела меня с ног до головы, без улыбки, с выражением лица человека, обдумывающего стратегический план. Затем она коротко кивнула.

– Ты можешь сходить вниз, в палатку, и принести мне ватрушку? – поинтересовалась Лизавета. – Лучше даже три. И шоколадное яйцо этому разбойнику.

– Этому разбойнику? Вовка, ты чего натворил? – улыбнулась я.

– Устлоил дымовуку, – ответил племянник, потупившись.

– Дымовуку?

– Дымовуху, – пожала плечами сестрица. – Он поджег в кастрюле наволочку. Вытащил у Сережи зажигалку.

– Вчела! – возмущенно добавил Вовка. – Вчела!

– Воняло и сегодня, – пожала плечами Лиза. – Так что насчет ватрушки?

– Конечно. – И я поплелась в магазин. Первую Лиза слопала, еще пока я скидывала кроксы. Беременность делает женщину непредсказуемой, но далеко не всегда это мило и романтично. Вторую ватрушку Лизавета заглотила, пока я собиралась с мыслями.

– Ты решила его бросить? – спросила она самым возмутительно спокойным тоном, так, словно это ее вообще не удивляет.

– Я никого не бросаю, я никуда не летаю. У тебя есть вино? И вообще, где Сережа? – спросила я, разозлившись. Мне нужно было с кем-то выпить, а с моей глубоко беременной сестрой можно было только есть ватрушки на брудершафт.

– Могу я полюбопытствовать, почему ты решила его бросить? Он что, недостаточно красив? Только не говори мне, что это все – из-за того, что он купил квартиру. Или из-за того, что Игорь – психотерапевт. Даже ты не настолько дурная! – воскликнула Лизавета, с сожалением убирая третью ватрушку в холодильник.

– Могу я полюбопытствовать, когда ты уже родишь? Мне иногда кажется, что ты вынашиваешь инопланетянина, который, родившись, поглотит нас всех.

– Ты не так уж и не права, знаешь. Я уже устала есть, – вздохнула Лизавета. – Вчера к ужину я реально почувствовала, что у меня болит челюсть. Я хотела мяса – жесткого, почти сырого. Какая-то дичь. Я устала жевать. А ты, значит, сбежала? Хорошо, не со свадьбы.

– Меня муха укусила.

– Хорошо, что ты хоть сама это признаешь.

– Вот сюда укусила, в руку, – пожаловалась я, показывая место укуса.

– Значит, ты теперь просто собираешься бегать от него?

– Нет, я собираюсь сидеть на твоей кухне и пить твое вино. И есть твою еду, если ты меня, конечно, накормишь, напоишь и не прогонишь. Я говорю, как героиня какой-то сказки. А ты, выходит, Баба-яга. Знаешь, ты только не начинай меня сразу «лечить», потому что мне кажется, впервые за долгое время, что я ничем не больна.

– Конечно, ха! – воскликнула Лизавета с таким неприкрытым сарказмом, что я расхохоталась. Из холодильника были извлечены брошенные там за ненадобностью копченая колбаса и четвертинка вина в бумажной коробке – все для меня, все то, на что сама Лизавета даже смотреть не хотела. Винный клапан на коробке был сломан еще Сережей, так что пришлось устроить небольшой кружок «умелые руки» и извлечь внутренний пакет из фольги. Я надрезала его в уголке, а заботливая Лизавета нашла прищепку, чтобы закреплять надрез.

– Видишь, какие мы с тобой – полные скрытых ресурсов. Да мы сами себя не знаем, даже представления не имеем, на что мы способны. И заметь, я не имею в виду нас – женщин. Я говорю о нас с тобой – конкретно, – я пила вино быстрее, чем Лизавета – свой омерзительный, очень полезный травяной отвар.

– Считаешь, то, что мы справились с пакетом вина, – это как раз правильный пример? – хихикала она.

– Почему нет? Знаешь, мне кажется, что Игорь вообще не считает меня способной даже на это. Вроде бы мы с ним живем, у нас вроде как любовь, а у меня не проходит ощущение, что он просто взял надо мной шефство из жалости. Знаешь, как дети из школ берут шефство над каким-нибудь кроликом из зоопарка. Они его кормят, поят, даже разговаривают с ним. Только это никак не меняет того факта, что они – люди, а он – кролик. Ведь я нисколько не ревную его к нашей Оксане Великой и Ужасной. Она, кстати, не такая уж и ужасная.

– Серьезно?

– Вполне! Я это говорю, как человек, который провел с ней ночь… в одном коттедже.

– Значит, не ревнуешь?

– Да нет, не ревную. Хуже, Лизка, хуже. Когда они разговаривают друг с другом или с этим их Кириллом, опять же я вижу, что это группа людей, равных друг другу. Они, как говорится, выросли на одной грядке, мир видят одинаково. Почетные граждане Рима на летающих колесницах с крыльями. Они – другие. Мы – не такие, как они. Трудно объяснить, но, когда я подхожу к ним, я все время немного опасаюсь, что придет какой-нибудь охранник и попросит меня проследовать за ограждения. Своеобразный фейс-контроль, который я не пройду. Причем самое забавное, что с Оксаной я этот барьер ощущаю гораздо меньше, чем с Апрелем. Сквозь ее королевский фасад просвечивает живой человек. Как Мишель Обама, которая сажала в своем Белом доме морковку. Нормальная живая баба.