Вторая петля - [3]

-- Я его воспитанница, -- хвастливо пояснила девица. Адепт громогласно хмыкнул.

-- Да, именно воспитанница! -- повторила девица. -- Пшел вон, образина!

Последние слова относились к адепту, но я вздрогнул, еще раз поклонился и все-таки шаркнул ножкой.

Недовольно ворча, адепт вышел. Девица несколько секунд прислушивалась к удаляющимся шагам, а потом сказала:

-- От меня тоже кое-что зависит, понимаешь? Генерал немного рассказал мне о тебе, но хотелось бы услышать все из первых уст. Надеюсь, это меня развлечет, ну а если нет...

Тысяча чертей! И почему я в свое время не ходил на факультатив по истории мракобесия?! Знал бы хоть, как с ними говорить надо. Кажется, побольше лести и самоуничижения... Люди-то, конечно, остаются людьми в любой альтернативной действительности, разница только в том, как они себя называют: гетерами, наложницами, воспитанницами, экономками или друзьями по работе. Суть одна, а попробуй ошибись в названии -- мигом изжарят.

-- Я рассказывал его превосходительству э... господину генералу историю злоключений, кои имели место быть с вашим покорным э... слугой...

Я говорил долго, пока не споткнулся, пытаясь закруглить какой-то неудобоваримый комплимент, и со вздохом закончил:

-- ...и я с великим усердием, насколько позволят мои ничтожные силы, изложу тебе все, что ты пожелаешь, о несравненная дева, светоч добродетели и красоты, продлив свою жалкую жизнь хотя бы на время моего грустного повествования.

Вздох у меня получился почти талантливо. Да что там скромничать, гениальный был вздох, полный самого безысходного отчаяния и смирения, но тут, как назло, в памяти всплыла обнаруженная мною в одной из действительности история "Тысячи и одной ночи", и я закусил губу, убивая идиотскую ухмылку.

-- Но почему же ты собираешься рассказывать грустное? -- капризно сказала девица. -- Я не хочу грустное. Понял? Ну что же ты молчишь? Говори!

Говори! А что говорить? Рассказать ей об Институте, где я работаю? Нет, взгрустнет несравненная -- и никто не даст за мою жизнь сгоревшего предохранителя. От скучающей женщины можно ждать чего угодно.

Я усиленно ворочал мозгами, пытаясь вытряхнуть из извилин хоть что-нибудь смешное. Выдать ей обойму институтских анекдотов? Так разве поймет, куда ей, темной...

-- Что читаешь? -- спросил я, указывая на книгу.

-- Иегуда Абарбанель, "Диалоги о любви".

-- Нравится?

-- Ну-у, как тебе сказать... -- протяжно и почему-то в нос ответила девица.

И тут меня осенило. "Ну-у, как тебе сказать..." Конечно же, Эллочка из отдела костюмов и обрядов! Разница только в цвете и длине волос, как я раньше не сообразил?! А раз так...

В следующий миг моя непринужденная улыбка осветила затканные вековой паутиной углы, я пристроился на полу рядом с девицей и попросил для вдохновения коснуться ее руки. И все. Дальше я уже все знал. Она могла бы молчать, последующий диалог был под силу мне одному.

-- Могу ли я знать твое имя? , -- Мария Изабелла дель...

Там еще три раза повторялось "дель", четыре раза "де" и один раз "ибн". Повторить ее имя я не смог бы даже под страхом смерти.

-- Достаточно, -- прервал я ее. -- Твоих имен хватит на полностью укомплектованный женский монастырь. Я буду звать тебя Эллочкой. А меня зови просто Эрик.

Через полчаса, совершив краткий ознакомительный экскурс в проблемы пространственно-временного континуума, мы перешли непосредственно к волнующей даму теме.

О, Мода! По убойной силе с твоими чарами могут сравниться разве что стрелы Амура! Ты всецело завладеваешь трепещущими женскими сердцами и заставляешь неандерталку сокрушать череп несъедобному пещерному леопарду, чтобы завладеть его шкурой, а женщину более цивилизованных времен -- в сладком оцепенении замирать у прилавков и витрин, Как я благодарил твое извечное непостоянство и как признателен был Эллочке из отдела костюмов и обрядов за казавшееся раньше ненужным посвящение в твои тайны.

Я вскользь коснулся древнегреческих туник, хитонов, хламид и экзомид, рысцой пробежался по незнакомой мне одежде начала эпохи глобальных религий и медленно, смакуя каждое слово, поплелся по благодатной ниве мод просвещенных веков.

Платья вечерние и пеньюары утренние, плиссе и гофре, юбки мини-миди-макси, брюки и блейзеры, свитера и блузки, кокетки, планки, вытачки и полочки, клапаны врезные и накладные, подплечники, застежки потайные, смещенные и "молнии", рукава втачные, рубашечные и "кимоно", воротники отложные и стойкой...

Бедная Эллочка краснела и бледнела, хваталась за голову, в ужасе отшатывалась, восклицая: "Святой Данда! Спаси от искушения -- открытые колени!". Но очень скоро вошла во вкус, отбросила предрассудки и начала задавать вполне осмысленные вопросы типа "что такое карман листочкой?" или "а здесь врезной или реглан?". Когда зазвонил за окном полуденный, а может, полуночный колокол, она уже почти на равных могла бы общаться с прекрасной половиной моих современников. Во всяком случае, с Эллочкой из отдела костюмов и обрядов они нашли бы общий язык.

Мы исчеркали весь пол свечным нагаром, я возгордился и уже хотел перейти от изобилия форм верхней одежды к необозримым безднам нижней, как дверь без стука отворилась, и вошли двое в белых рясах и черных плащах.