Вторая могила слева - [56]

- Плут? – переспросила Куки.

- Рейес, - уточнила Элейн.

От такого небрежного упоминания имени Рейеса меня всю судорогой свело от ревности. А для меня это нетипично. У меня редко бывают судороги, и в моем понимании такая реакция была спровоцирована этой конкретной женщиной. Вроде «и пусть победит сильнейшая… во флирте». А я всегда думала, что ревности во мне нет ни капельки. Очевидно, когда дело касается Рейеса, во мне ее целые тонны.

Стиснув зубы и сжав кулаки, я задвинула ревность подальше.

- Вы с ним общались в течение последнего месяца?

Она рассмеялась. Вероятно, челядь вроде меня ее развлекает.

- Наверное, вы почти ничего о Рее не знаете, я права?

Рей, значит? Интересно, может быть еще хуже? У меня задергалось веко.

- Почти ничего, - процедила я сквозь стиснутые зубы, а говорить сквозь стиснутые зубы не очень-то легко.

Когда Элейн встала и направилась к двери, Куки сжала мою ладонь. Судя по всему, чтобы напомнить мне, что если я убью эту женщину и похороню ее безжизненное тело под ее же азалиями, то останется свидетель моего преступления. А ведь я даже не знала, что азалии растут в Нью-Мексико.

- Тогда вам стоит пойти со мной. – Элейн открыла ряд смежных дверей, ведущих в помещение, которому можно было дать только одно название – музей Рейеса Фэрроу.

У меня отвисла челюсть: глаза наткнулись на огромный плакат с изображением Рейеса. Один его вид дразнил меня, ласкал горящим взглядом, от которого слабели колени, а сама я забывала, как дышать.

- Так и думала, что вам понравится, - заметила Элейн, когда я, не знаю как, поднялась со стула и бездумно пошла вперед.

Я вплыла в рай имени Рейеса, и весь остальной мир отпал за ненадобностью. Комната была просторной, с освещенными витринами и фотографиями в рамках на стенах.

- Я была первой, - заявила она звенящим от гордости голосом. – Отыскала его еще до того, как был вынесен приговор. Все остальные веб-сайты просто пошли по моим следам. Они знают о нем лишь то, что я позволяю им знать.

Или то, что позволяют ей знать охранники в тюрьме. Нил поведал мне, что за несколько лет они уволили четырех человек, которые продавали этой женщине сведения о Рейесе Фэрроу и его фотографии. Если судить по дому, могу поспорить, Элейн подкупила больше четырех. Большинство фотографий в рамках дублировали те, что мы видели на сайте: Рейеса снимали, когда он не смотрел в камеру. Мне стало интересно, сколько же она заплатила охранникам, чтобы те решились рискнуть работой. А зная Рейеса – еще и жизнью.

Была даже парочка зернистых снимков его в душе. Впрочем, их качество не мешало заметить, какой он обалденный. Я не удержалась и встала поближе, чтобы рассмотреть изгиб стальных ягодиц, гладкие линии мышц.

- Эти фотографии – одни из моих любимых.

От голоса Элейн я подпрыгнула, но все равно продолжала просчитывать в уме, сойдет ли мне с рук проникновение со взломом, если я вернусь сюда позже, чтобы украсть эти фотки.

В витринах находились различные предметы, которые, вероятно, принадлежали Рейесу. Тюремные формы, расческа, старые часы, несколько книг и пара открыток, которые, видимо, он от кого-то получил. Я присмотрелась. Ни на одной открытке не было обратного адреса. Наклонившись ближе к одной из витрин, я заметила несколько рукописных страниц. Почерк витиеватый и плавный. Зуб даю, писал Рейес.

- У него великолепный почерк, - проговорила Элейн с намеком на самодовольство. Похоже, она упивалась тем, что обскакала меня. – Мы до сих пор пытаемся выяснить, кто такой Датч.

Я застыла. Она только что сказала Датч? Придя в себя через несколько долгих секунд, я выпрямилась и устремила на нее свой лучший беззаботный взгляд. Повезло, что Куки стояла в нескольких шагах позади Элейн, и та не видела округлившихся, как блюдца, глаз.

- Датч? – переспросила я.

- Да. – Элейн прошла вперед и указала на страницу. – Сами посмотрите.

Я снова согнулась над витриной и прочла: «Датч». Каждое слово в каждой строчке – Датч. Снова и снова. То, что было похоже на письмо, на самом деле оказалось многократно написанным моим именем. Последняя страница отличалась от остальных. Это был рисунок. Из слов. То есть из одного слова, снова и снова. Датч. Сердце перегоняло само себя, будто я была на финишной прямой.

- Вам известно, как давно это написано? – спросила я, сделав несколько глубоких вдохов.

- Разумеется. Несколько лет назад. Рей перестал писать, как только узнал, что охранник крадет эти страницы для меня.

В конце витрины была фотография. Наверное, самая потрясающая из всех. Черно-белый снимок Рейеса. Он сидит на койке в камере, рука небрежно лежит на согнутом колене. Голова откинута назад, к стене, глаза закрыты. На лице – полнейшая безнадежность.

У меня сдавило грудь. Я понимала, почему он не хочет возвращаться в тюрьму, но все равно не могла позволить ему умереть. Тем более после того, что сказала Незабудка. И Пари.

Здесь, в музее, мне было не по себе. Я-то думала, Рейес целиком мой, мой маленький секрет, который я буду хранить, пока смерть не разлучит нас, а все это время у него были толпы тоскующих по нему женщин. Не то чтобы я их в чем-то обвиняла, но жало все равно жалит больно.