Всюду жизнь - [11]

Остаток передачи я просидел, уже не слушая дискуссию и не принимая в ней участия, а думая о том, что произошло.

Всю сознательную жизнь я вздыхал по временам, когда лидер страны мог поднять на торжественном приеме в честь Победы тост за русский народ как самую выдающуюся нацию из живущих в стране, а в гимне пелось о том, что народы страны сплотила навеки великая Русь. Всю сознательную жизнь меня коробило от словечка «россияне», а когда я начал работать в газетах, самым большим удовольствием для меня было, ругаясь с корректорами, отстоять в тексте заметки слово «русский», не давая его заменить словом «российский» или «россиянин». Далее, я, будучи реалистом, прекрасно понимаю, что демографическая ситуация в стране такова, что завтра-послезавтра нерусских в той стране, в которой всегда подавляющее большинство жителей было этническими русскими, станет значительно больше, чем нас, русских; кроме того, если сегодня азербайджанцы торгуют на рынках, таджики кладут кирпич на стройках, киргизы подметают московские дворы, то завтра их дети, закончив университеты, займут те места на всех этажах российского (уже действительно именно российского) мироустройства, будут говорить по-русски с акцентом и есть шаурму из фарфоровых тарелок ломоносовского завода имени Гейдара Джемаля. И эта мысль о нерусском будущем русской страны тоже, в общем-то, тревожит.

Я не менял своей позиции на этот счет. Для меня всегда были тошнотворны истерики по поводу «русского фашизма», «таджикской девочки» и прочих подобных вещей. На любые подобные речи срабатывал рефлекс, как в известной байке про желтую повязку датского короля. А тут – бабах! – и сам начинаю визжать «Фашисты», как распоследняя Алла Гербер. Почему?

Тоже рефлекс, если честно. Когда группа частных лиц – не важно, симпатичных персонально мне или нет, – берет какую-нибудь общую ценность и провозглашает ее своей ценностью, будь то «Наши» с Гагариным, РПЦ с адмиралом Ушаковым или, как сейчас, тусовка профессиональных патриотов, взявшаяся защищать русских так, что дым столбом стоит, – когда они эту ценность присваивают, а ты в их группу не входишь, возникает вопрос «как быть?». И ответ на него только один, по-моему, – отойти в сторону, не мешать ребятам резвиться. Ты один, а их много. Без вариантов.

В первый раз, кажется, это случилось в девяностом году, когда Ельцин избрался председателем Верховного совета РСФСР, и слово «российский» стало ассоциироваться не собственно с Россией, а с небритым мэнээсом в шапке-пидорке, завсегдатаем бело-сине-красных митингов, читателем газеты «Куранты» и слушателем тогда еще коротковолнового «Эха Москвы». И все как-то сразу забыли, что еще за год до этого «Российскими чтениями» назывались вполне охранительные читательские конференции «Нашего современника» и «Молодой гвардии», а еще несколькими годами раньше сусловская цензура меняла в известной песне про друзей-однополчан одну строчку, и получалось «здесь живет семья советского героя, грудью защитившего страну». Девяностый год, когда слово «Россия» было похищено у всей страны одной группировкой, боровшейся за власть, приучил страну к тому, что именно эта группировка может воровать слова. Что только одиозные персоны из «того» лагеря способны хитрить и обманывать, шельмовать и травить. Русская тема слишком долго была заперта в темной комнате, и за априорным сочувствием к этому историческому недоразумению я, каюсь, не заметил (да, думаю, не один я), как из этой темной комнаты вышли совсем не те, кого можно было бы ожидать – не менее крикливая и омерзительная, чем русофобы, шайка профессиональных русских. Ситуация, ничем не отличимая от той, когда из всеобщего справедливого неприятия антисемитизма выросло малосимпатичное государство Израиль.

Одинаковые люди в костюмах со значками двуглавых орлов, толстяки-интеллектуалы с плакатами про Иванникову, борцы и идеологи! Пожалуйста, придумайте себе собственное наименование, назовитесь как-нибудь по-своему. Партию создайте, в конце концов. Не делайте из своей русскости профессию, пожалуйста.

А то нам, остальным русским, будет стыдно быть русскими. Не хочется, знаете ли.

15 июня 2005

Жизнь начальства

Занимательная сейсмология

В Калининграде во вторник было землетрясение.

Первым о нем сообщило агентство «Регнум». То есть оно сообщило: «ощущался мощный толчок, как при землетрясении». Но на самом деле это, конечно, был взрыв, причем мощный и в центре. Так и написано: «В центре Калининграда произошел мощный взрыв».

Нетрудно представить, как это происходит. Сидит корреспонденту себя в редакции или дома, не знаю, и вдруг начинают трястись стены, звенеть оконные стекла и падать со стен семейные фотографии в застекленных рамочках. Какая первая мысль? Правильно. События августа-сентября не оставляют простора для каких-то размышлений: из-за чего еще могут затрястись стены, как не из-за взрыва?

Это было странное землетрясение. Не в том смысле, что Земландский полуостров всегда был сейсмически спокойной местностью (хотя и в этом тоже), а в том, что никто долго не хотел верить в землетрясение – как-то отвыкли мы, что гадостей можно ждать от самого безобидного, что у нас осталось, – от природы. Сразу нашелся какой-то «мужик из Ташкента», который сказал, что при землетрясениях трясет по-другому, потом заговорили об аварии на Игналинской АЭС в Литве, потом – о тайфуне, который грозит приморским городам, и МЧС уже начинает эвакуировать жителей этих городов.