Всюду третий лишний - [4]

Он заставлял меня лизать его подмышки, обещая за это 10 пенсов, и, конечно же, я не получал ни пенса. Он провоцировал меня на такие выходки, на которые сам никогда бы не осмелился.

– Ставлю мою пожарную машину из набора «Лего», что ты побоишься подойти к папе и сказать ему, что он чурбан.

– А я ставлю три мои куклы-неваляшки, что не побоюсь.

В 1979 году, когда мне было пять, а Дэнни шесть лет, мы переехали в район Крофт в Хестоне. В Крофте, который практически сливался с Лестером, мы поселились в тупике примерно в двух милях от дороги М4. Фасад нашего дома, имевшего общую стену с соседним, украшали большие мансардные окна с двойным остеклением, защищавшим наши уши от шума самолетов, идущих на посадку в Хитроу; в саду было осиное гнездо, пластиковый манеж да подвешенная к дереву резиновая шина, на которой мы раскачивались, как обезьяны, однако все наше внимание и любопытство было приковано к огромной таинственной кирпичной стене, перегораживающей дорогу и образующей тупик.

Все, что окружало нас в Крофте, было типично провинциальным, все, кроме этой самой стены. С восьми часов по утрам дорогу заполняли спешащие на работу мужчины, поголовно одетые в одинаковые костюмы. Другие мужчины сидели за баранками «фордов-гранада», кативших с черепашьей скоростью по лужам, в которых отражались дома и деревья, стоявшие по сторонам дороги. А потом на их пути оказывалась эта самая стена. Как мне тогда представлялось, высотой она была не менее десяти, а то и двенадцати футов, но в действительности, наверное, она была вдвое ниже. Острые куски стекла, посаженные на цемент, виднелись наверху. Нам было строго-настрого запрещено кататься около стены на велосипедах, не говоря уже о том, чтобы влезать на нее, однако мы постоянно думали о том, как бы нам это сделать, потому что звуки, доносившиеся из-за стены, напрочь лишали нас покоя.

По большей части мои воспоминания, связанные с Крофтом, расплывчаты и неотчетливы. Гулять мы выходили в ярко-желтых комбинезонах, купленных в Лидсе; мы учились ездить на двухколесных велосипедах без поддерживающих роликов; мы начали ходить в школу, а когда возвращались после занятий домой, мама встречала нас у калитки с морковкой, хотя мы с превеликим удовольствие предпочли бы морковке «сладкую парочку». Я помню, как жестоко покусали меня осы за то, что я воткнул черенок садовых граблей в их гнездо; помню также, как я проследил за превращением гусеницы, которую посадил в банку, в белую бабочку-капустницу, а Дэнни, чтобы перещеголять меня, вырастил из головастика лягушку.

Но самое яркое воспоминание связано с тем, как мы с Дэнни впервые заглянули за стену. Это произошло за несколько месяцев до того, как мы уехали из этого дома и переехали в Беконсфилд, но даже и сейчас могу с уверенностью сказать, что никогда мне не довелось испытать ничего более ужасного и волнующего. Мы сложили груду из мешков с мусором, которые еще не успели вывезти, вскарабкались на нее и увидели нечто совершенно необычное, похожее на то, что показывают в фильмах о Джеймсе Бонде. Оказалось, что за стеной, которая доставляла нам столько волнений, находилась военная база – солдаты, джипы, люди в камуфляже, выкрикивающие команды и проползающие под маскировочной сеткой. Примерно с неделю мы затаив дыхание наблюдали за солдатами, а потом случилось что-то ужасное. Дэнни подсадил меня, и я, как всегда, стал влезать на стену. Уцепившись руками за верхний край, я начал подтягиваться, но как только моя голова поднялась над стеной, увидел прямо перед собой шеренгу солдат, стоящих не далее чем в ста ярдах от стены с поднятыми наизготовку винтовками. Я, конечно же, и понятия не имел о том, что это были занятия по строевой подготовке 192-го Хестонского учебного полка, как не имел понятия о том, что такое строевая подготовка или что такое учебный полк. Я насмерть перепугался. Мой мозг, мозг восьмилетнего мальчишки, пронзила мысль, что это немцы, – они и были вылитые немцы – поджидающие нас. Ведь меня предупреждали о том, что нельзя заглядывать за стену, а я все-таки нарушил запрет, и сейчас меня застрелят, как в кинофильмах расстреливали бойцов французского Сопротивления. И тут, как только голова Дэнни появилась из-за стены рядом с моей, они открыли огонь. Дэнни увидел ту же самую картину и начал, вцепившись в край стены, устраиваться поудобнее, а я кубарем скатился на землю и, пока они перезаряжали винтовки, с плачем бросился домой. Не сказав никому о том, что произошло, я спрятался под кровать, ожидая, когда приклад винтовки обергруппенфюрера начнет колотить в нашу дверь.

Через полчаса, когда я, успокоившись и обретя способность соображать, снова пошел туда, чтобы узнать, все ли в порядке, Дэнни был еще на стене.

– Они стреляют холостыми, – презрительно глядя на меня, сообщил он.

– Я знаю, – ответил я и стал сбивчиво лепетать что-то о детской передаче «Шарлтон и вилиес», ради которой я и побежал домой.

Переехав Беконсфилд, мы поселились в недавно построенном доме на Стейшн-роуд, но прожили в нем не более года. О тамошней жизни моя память также не сохранила практически ничего, за исключение того, что нашего кота Бутса задавила машина, когда он в погоне за своим братом Веллингтоном перебегал улицу; Дэнни целую неделю после этого плакал навзрыд, поскольку почему-то считал, что Бутс был его котом, хотя принадлежал он нам обоим.