Всяческие истории, или черт знает что - [60]

Как же разозлился Ханс, когда вопреки всем молитвам жена его осталась в прежнем состоянии, заставить Господа Бога слушаться не удалось. Лишь теперь Ханс по-настоящему возненавидел попов и стал считать недалеким всякого, кто в чем-либо полагался на Господа, за чем-либо обращался к нему. Уж если хочешь что-то сделать, думал он, придется делать самому, однако и в мыслях у него не было убивать жену собственноручно — лишь хотелось избавиться от нее. Дешевле всего, размышлял он, вышло бы, когда б Господь сам решил этот вопрос и призвал ее к себе, а уж Ханс противиться не станет. Но уж тут пришлось помозговать, ведь надо было обстряпать это дело с наименьшими потерями, а не мучиться с женой всю оставшуюся жизнь, еще и неся расходы. Так что отправился он к одному из своих арендаторов и сказал: «Сами, послушай, ты же знаешь, как обстоят дела с моей женой, держать ее у себя я больше не могу, не нанимать же ради нее сиделку, она и так мало мне денег принесла — куда меньше, чем это стоит. Ты возьми ее к себе, места у тебя достаточно, а уж я в долгу не останусь, сделаю так, как тебе будет по нраву, ты же знаешь, аренда у тебя и так низкая». «Чтобы выплачивать аренду, — ответил Сами, — работать я должен не покладая рук, да вы и сами знаете. Но я не жалуюсь, и если чем-то могу помочь, отказывать не стану. Но за так ничего делать не буду, вы и сами знаете, у меня семеро по лавкам, а если я еще и жену вашу возьму, то уж пусть ей причитается все, что положено». «Так и быть, сорок талеров в год будешь получать, ты подумай, деньги хорошие», — сказал Ханс. «Нет, — ответил Сами, — маловато. На наши деньги это всего сотня франков. Да любая община выплачивает столько же беднякам, даже если у них не все дома. А у меня совести не хватит обращаться с вашей женой, как с нищенкой, ей и прислуга нужна, да кушанья с напитками — всё, что причитается; не хочу, чтобы про меня потом говорили, будто она попала ко мне да померла с голоду. Да я бы и не брал ее вовсе, но раз уж вам так хочется, то согласен приютить ее у себя вместе с девкой да сотней талеров в год, но, опять же, лишь вам в угожденье». «Так что ж не тысячу! — сказал Ханс. — Нет уж, раз не хочешь за сорок талеров, так возьмет кто другой, да еще и все хозяйство впридачу». «Да греха на душу брать не хочется», — сказал Сами. «Ну так что ж, ты бы лучше другое место подыскивал, помнишь же, аренда у тебя пятнадцатого марта заканчивается», — в гневе процедил Ханс, он и не думал, что кто-то осмелится ему перечить, да к тому же арендатор, да еще и такой бравый парень, который аккуратно платит по счетам, что всегда Хансу было по душе.

Другой арендатор согласился взять жену Ханса к себе, но надолго она у него не задержалась — может быть, та скромная сумма, что Ханс должен был выплачивать, в итоге показалась ему слишком большой. Принялся он раздумывать, как бы сделать так, чтобы содержание его жены и вовсе ничего не стоило! И нашел выход: оставил хозяйство и вместе с женой переехал к одному из своих арендаторов, сам — в небольшую комнатку, а жену заперли в закут в хлеву. Все дыры в хлеву он заделал, все отверстия, через которые подают животным корм, так что арендатору, когда увидел он коров с вывалившимися языками, в спешке пришлось их разбирать, лишь бы коровы не задохнулись. Но жене Ханса все было нипочем, она не умерла. Не умерла она и зимой, когда не позволяли ей заходить в дом, лишь трижды в день давали пищу, а ей приходилось смотреть, как семья арендатора ела четырежды. Но такой уж был уговор, что правда, то правда. Хлеб ели только сами, за неделю все вместе съедали не больше пары фунтов, но и от этого жена Ханса не умерла. Ханс сам чуть не помер, сначала от переживаний, а потом от гнева. Он дал в рост шесть тысяч гульденов, а то и больше, деньги нужно было передать в оговоренном месте в нескольких часах езды от дома. Все должно было храниться в секрете, «понятное дело!», как сказала бы трактирщица. Около полуночи Ханс разбудил одного из слуг арендатора и всучил ему обмотанный тряпками узел — якобы, старую наковальню, которую слуга должен был нести примерно с час. Там слугу встречала подготовленная должником повозка, которая и должна была доставить деньги вместе с недотепой-слугой на место. Лошадь также принадлежала должнику, повозка была взята в аренду, а возничего изобразил сын должника. В одну сторону добрались без происшествий, а вот в обратную — не обошлось. Коня звали Ищи-свищи, Ханса самого чуть не переехали, хотя и ему досталось, а вот экипаж разбился вдребезги. Происшествие это также должно было остаться тайной, но все вскрылось, владелец отдал экипаж в ремонт известному мастеру, починка влетела в копеечку, а платить пришлось Хансу. Едва не выбило это его из колеи, все-то шло не так, как он хотел, и даже кони.

Тут принялся он думать, как бы ему вернуть деньги, как избежать трат. Задумался он крепко, круглая его голова так раскалилась, что зимой ее можно было бы использовать вместо печи и отапливать ею комнаты, и кто знает, до чего бы он еще додумался, но тут настиг его новый удар, который доказал, как ничтожны на самом деле его власть и влияние, и мог бы даже напомнить ему прекрасные слова древнего Давида: «Если Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его, если Господь не охранит города, напрасно бодрствует страж. Напрасно рано встаете, поздно просиживаете, едите хлеб печали, тогда как возлюбленному своему Он дает сон»